Наконец в крайней комнате нашелся пол. Ученый-археолог, который был с нами, днем упал при переправе в ручей и еще не обсох. Его знобило. Он подошел к окну и тщательно закрыл его. При всем уважении к нему все захохотали, потому что он осторожно закрыл окно с пустой рамой. Стекла в нем не было.
Упали сумерки. На дворе стало так мрачно, хоть вой с тоски. Вдруг из мрака сверкнули дьявольские красные глаза, и черный большой козел, за которым жались две козочки, пошел на нас, поматывая длинной жесткой бороденкой. Он повел коз куда-то на скалу, чтобы не иметь с нами дела.
— Раз есть козы, значит, где-то здесь есть и люди, — сказал один наш друг. — Я пойду на поиски.
Пока мы приводили себя в порядок, собирали еду, доставая ее из своих мешков, он пропадал. Но когда появился, то не без иронии сказал, что он отыскал двух женщин, которые, думая, что мы бандиты, потому что порядочные люди не приходят в такое позднее время в монастырь, спрятались, но не успели спрятать козла с козами. Одна из женщин оказалась старухой, а другая — подростком с лицом монгольского мальчика. Старуха поставила старый самовар, когда убедилась, что перед ней паломники, настоящие армяне, знающие, что такое Гехард и пещерный монастырь.
Мы выпили горячего чаю, закусили, хлебнули по стаканчику коньяку и начали в ряд укладываться на сено, которое притащили из других комнат. Шум реки становился все слышней. Тишина нарушалась только этим шумом и иногда криками неизвестных птиц или зверей. Холод был сильный. Мы закутались в одеяла. Принялись болтать, лежа, о всяком. Потом постепенно голоса замолкли, и я начал погружаться в сон, но какое-то тоскливое чувство не покидало меня. То ли непривычность обстановки, то ли особая мрачность этого ночлега, дыхание древних скал и стен — трудно сказать, что за тревога неприятно колола меня. Темнота была плотной, так как луна еще не взошла. Я очнулся оттого, что мне послышалось, что меня зовут. Я зажег спичку и поднял руку со спичкой, чтобы увидеть, кто наклонился и обращается ко мне. То, что я увидел, было поразительно. При свете спички я увидел человека в новой белом рубашке, распахнутой так, как будто человеку очень жарко. Лицо его было бритое, умные, чуть прищуренные глаза, тонкие губы, очень загорелое молодое лицо, почти черное при свете спички. Этот человек сказал, улыбаясь: «Закройтесь, профессор, вы простудитесь». Тут моя злосчастная спичка погасла. Я зажег сейчас же вторую. Не скрою, моя рука слегка дрожала. Никакого результата. Спичка потухла, едва вспыхнув. Я услышал легкое движение. Третья спичка осветила высокого роста человека; я узнал моего спутника, никак не походившего на того незнакомца, который наклонялся надо мной.
— Что вы? — спросил я.
— Не спится, — сказал он, — хочу немного пойти погулять.
— И я с вами, — сказал я, — мне тоже не спится что-то…
Я вскочил, и мы вышли во двор. Мы шагали молча по камням монастырского дворика. Луна взошла, зеленая, большая. Горы вокруг стояли как будто из обсидиана. Такое зеленое вулканическое стекло. Кто мне привиделся? Чей облик я увидел в этой темной комнатенке для паломников?
Мой спутник курил и думал какую-то думу, а меня подмывало спросить его: «Вы тоже видели?» Что бы он ответил? Но я воздержался, потому что понял, что ему так же тревожно, как и мне, а почему — мы оба не знаем.
Гора, усеянная пещерами, как будто уставилась на нас мертвыми черными глазницами. Наши шаги гулко отдавались в тишине пустого монастыря. Древней тоской веяло от высокой стены наружного храма. Черные кусты на горе светились какими-то зелеными тусклыми огоньками. В тягостном молчании мы долго шагали от ворот до скалы, в которую уходили подземные храмы. Иногда мы отрывисто о чем-то говорили друг с другом, о чем-то незначительном, наконец решительно повернули к своему странноприимному дому, взобрались по земляной лестнице и, найдя свои места, завернулись в одеяла и заснули до утра.
Утром я никому не рассказал о своем ночном приключении и только по возвращении в Эривань пытался выяснить, кто может походить на человека, освещенного моей спичкой. Я, спрашивая, не говорил ни о том, зачем это мне нужно, ни о том, как я увидел это лицо во мраке. Я просто описывал черты его, как будто просил угадать загаданное, как в литературной викторине. Обычно люди отвечали шутливо, и только однажды мой собеседник сказал: «Я вам покажу сейчас это лицо!» Он ушел в соседнюю комнату, принес книгу, показал мне портрет.
— Вы говорите о Хачатуре Абовяне! Это Хачатур Абовян? Я угадал?! — сказал он торжествующе.
Да, виденное лицо походило на Абовяна! До тех пор я не видел портретов Абовяна.
— Но, — вскричал я в волнении, не скрывая его, — я не успел увидеть, длинные ли у него волосы!..
— Как увидеть? — удивился мой собеседник. — Как вы могли его увидеть? А, вы, наверное, видели его изображение, когда он с Парротом всходил на Арарат, он подстриг волосы. Но я никогда не видел такого его портрета. Но все-таки я угадал? Вы описали мне Абовяна?..
— Может быть, — сказал я загадочно. Мне стало не по себе, я прекратил разговор…