«О Александр, размышляя об Эпаминонде, разглядывая руины города, ты не возносил молитвы к богам, тогда как были они в этих самых местах». Обвинение наивное, передача жесткая, печальное зрелище поступка. Другой случай. Эта фраза: «город, пострадавший от безумия царя, представлял зрелище более жалкое, чем способны представить трагедии», как кажется, лучше приспособлена к другим целям, чем к риторическим упражнениям, и своей хлесткостью мало соответствует данной теме. Я думаю, имеющееся впечатление трудно удержать тоном зубоскальства при обсуждении таких важных вопросов. Другой пример: «Почему мы должны говорить об олинфянах и фиванцах, которые сдали свои города?» Вот еще один, который выглядит как лесть, и который не отмечен ни порядочностью, ни простотой: «Ты, Александр, когда уничтожил Фивы, сделал нечто подобное тому, как если бы Зевс сбросил луну с небосвода, ибо солнце уподобляют Афинам, а эти два города — очам Греции. И теперь я беспокоюсь о другом: потому что один из этих глаз — Фивы — вырван». Эти слова ритора мне кажутся скорее насмешкой, нежели плачем о судьбе двух городов. Заметим, как быстро он оборвал свою речь, и как своею ясностью скрыл свой взгляд на катастрофу, им описанную. Еще один похожий пример: «близлежащие города оплакивали город, который был, а затем они сами увидели его уничтожение». И если бы кто-то прочитал эти слова фиванцам и олинфянам, утверждая, что разделяет их страдания в момент завоевания, не думаю, что они захотели бы смеяться над автором, и, в некотором роде, они скорее хотели бы позаботиться о себе. Мы сообщим еще один пример из того же ритора: «Ужасно видеть бесплодной страну, которая взрастила мужей из зубов Дракона (τυς Σπαρτούς)». Демофен, которого риторика лишила чувств, не выражается в такой манере. Он говорит, что был бы недоволен превращением в пастбище Аттики, которая первая подарила другим странам самые лучшие плоды. Но когда оратор говорит, что с сожалением видит в запустении плодородные земли, это антитеза, которая выражена словом, но не делом. Именно поэтому он проявляет крайнюю сдержанность. То же самое мы можем сказать про Гермесинакса, который сочинил похвальное слово Афине. «Родившейся из головы (εκ κεφαλης) Зевса, по праву принадлежит вершина (το κεφαλαιον) счастья». Еще почти такой же образец: «Кто может сделать бесполезным (ακυρον) пожертвование Кира (Κυρου)?» Вот еще: «как это бывает, оно стало непрактичным (άβατος) целиком находясь в пути (βάτου)». Все эти выражения, говорит Агатархид, теперь неуместны. Но если оратор не собирался возбудить сострадание, то это не слишком прилично. Но если он намеревался быть безучастным ко всякой идее и не придавал своим суждениям правильного направления, кроме похожих на те, что мы только что привели, это может быть подвергнуто такому же осуждению, как это: «Фиванцев в битве против македонян полегло более десяти тысяч». Сказано красиво! Но такое количество погибших невероятно. Еще: «Город разрушен, мужчины предчувствуют горести, ожидающие детей, женщин угоняют в Македонию после своего рода похорон города». Вот нечто подобное: «Фаланга македонян пробилась через стены силой оружия, разрушив город»: здесь могилы, там смерть. Осталось только добавить тех, кто будет рисовать картины похорон отточенными эпиграммами. Он ничего не говорит об этом, чтобы не показать горечи, выражая такую шутку, или скорее такую глупость (μανιας): считаю, говорит автор, что привел достаточное количество примеров.
Наш автор также приводит других ораторов, которые высказывались на эту тему с ясностью и с подходящей для речи элегантностью. Среди других Стратокл так говорит: «Город Фивы был распахан и засеян, тот город, жители которого воевали против Филиппа». В то же время, по словам Агатархида, ясно изложены страдания города, и он напомнил о дружеском участии к тем, кого коснулось несчастье. Это ужасно, если добродетель, обычно, связана с сильным состраданием. После Стратокла он цитирует Эсхина: «Город, наш сосед, изъят из Греции». Нельзя сказать лучше, уверяет наш автор, он находчиво дал метафору о разрушении города, чтобы доходчиво показать всем опасность, которая угрожает Афинам на примере катастрофы соседнего города. И, конечно, Демосфен, добавляет он, который пользовался метафорами в своих выступлениях против Александра, высказался следующим образом: «Выкорчевали город до основания, даже праха не осталось там, где были дома, а жены и дети тех, кто обладал гегемонией над Грецией, рассеяны по шатрам варваров». Для изображения ситуации выбрана метафора резкая, точная и краткая, хотя без необходимой ясности, чтобы проиллюстрировать события. Этот же оратор сказал об Олинфе: «Олинф, Мефона, Аполлония и тридцать два города во Фракии уничтожены с таким варварством, что если к ним не приближаться, то и нельзя сказать были ли они когда-нибудь основаны». Говоря о множестве городов, он повествует и несчастьях людей таким образом, что возбуждает большое сострадание, и вопреки ожиданию слушатели испытывают очень сильные чувства.