Множество жизней Элоизы Старчайлд

Стоя на обочине дороги и обводя взглядом виноградники Монбельяров, Марианна Мюзе почувствовала себя старше своих восемнадцати лет. Она почувствовала себя выше своего скромного роста. Она почувствовала себя красивее, чем позволяло зеркало. Она почувствовала себя увереннее, чем чувствовала бы себя любая другая девушка, отвергнутая своим монастырем.

– Достоин агнец, – прошептала она себе под нос. Dignus est agnus. Достоин агнец. Она знала тайный смысл этих слов. Она была агнцем. Она была достойна.

И она должна была кое-что сделать.

Пятьдесят рядов виноградной лозы от ручья. Она отсчитала их. Поставила отметку на земле и снова пересчитала. Пятьдесят рядов.

Пятьдесят кустов от начала пятидесятого ряда.

Она медленно вышагивала вдоль них.

Сгущались сумерки. Небо было лилово-желтым. Ее тень становилась длиннее. Раз. Два. Три.

Пятьдесят кустов.

Она услышала голоса вдалеке. Приникла к земле и подождала, пока люди пройдут мимо. Высокие голоса. Фермерские девушки.

Когда они ушли, Марианна начала копать. Она рыла землю голыми руками. Почва в ее пальцах была каменистой и твердой. Как глупо. Следовало взять с собой инструмент. Что-нибудь, пригодное для рытья. Марианна огляделась, но не увидела ничего подходящего. Она отломила от куста короткую ветку, но помогло это мало. Не страшно. Времени хватит. Она лежала на дорожке между рядами и медленно рыла. Копать было глубоко. Это она знала точно.

На небе совсем стемнело. Желтые мазки стали охряными, а охряные – киноварными. Эти краски принадлежали Богу. Так сказала бы сестра Агата с темными глазами. Это Бог раскрашивал небо.

Марианна взяла передышку. Снова послышались голоса. Процокала мимо усталая лошадь. Гоготали гуси, возвращаясь домой. Пролаяла собака.

Хотелось есть. Виноград был еще слишком зелен, но она все равно попробовала ягоду и сразу же выплюнула. Несъедобная. Жан Себастьен поступил бы так же.

Она снова взялась за дело. Пальцы уже болели. Под руку постоянно попадались корни и мешали копать. Марианна подумала о том, чтобы закончить на сегодня и вернуться утром, вооружившись хорошим острым камнем, но продолжила вычерпывать землю маленькими пригоршнями.

Яма постепенно становилась глубже. Что бы сказала мать-настоятельница, если бы узнала, что сестра Марианна торчит тут одна, в темноте, с руками по локоть в земле? Эта мысль подстегнула ее. Еще пригоршню. И еще одну.

Рука наткнулась на что-то твердое. Марианна попыталась ощупать предмет. Но было темно, и она не видела ни зги. Из-под ногтей у нее сочилась кровь. Она поменяла руки и принялась копать левой.

Это была шкатулка. Марианна не сомневалась. Медная шкатулка. Двадцать минут ушло на то, чтобы ее откопать.

«Три кошелька с монетами», – сказал Жан Себастьен. Мужчина в воспоминании. Мужчина, которого она видела только во сне.

Волнение в ее груди росло. Она вытащила шкатулку из земли и попыталась рассмотреть ее в тусклом ночном свете. Внутри что-то лежало. Марианна встряхнула шкатулку. Что-то тяжелое.

Потребовалось некоторое время, чтобы справиться с защелкой, но вот, наконец, Марианна открыла крышку. Внутри лежали два небольших кожаных мешочка: один был туго затянут шнурком и под завязку набит содержимым, второй же – меньше размером и посвободнее. Она взяла тот, что поменьше, и развязала.

Золотые монеты! Они сверкали даже в полутьме. Штук сто или больше. С таким количеством золота недолго разбогатеть. Сказочно разбогатеть.

А во втором мешочке…

…еще больше монет. В два раза больше.

Марианна тщательно пересчитала монеты. В большом кошельке их было двести двадцать, в маленьком – ровно в два раза меньше.

Полтора кошелька. Кто-то приходил сюда до нее? Теперь все встало на свои места. «Три кошелька», – сказал Жан Себастьен. Три кошелька он показал Элоизе.

Кто-то забрал половину золота.

Повинуясь порыву, она отсчитала себе в ладонь тридцать монет, вернула остальное в мешки и спрятала их обратно в шкатулку. Кто-то оставил эти монеты здесь, чтобы она могла их найти. Она сделает то же самое. Тридцати монет и так более чем достаточно. Путешествовать с большей суммой слишком рискованно. Она положила шкатулку в яму и засыпала ее землей, а после притоптала. Под покровом ночи Марианна затолкала монеты в подол и манжеты своего платья. Часть монет она вложила в сапоги, распределив их под сводами стоп и между пальцами ног. Под грудью у нее был повязан длинный льняной пояс – оставшееся золото она спрятала там.

Оставалась одна монета. Марианна стиснула ее в кулаке.

Ночевать среди виноградных лоз она не стала. Ее бы обнаружили утром. Но ночь обещала быть сухой, а поблизости стоял лес с тысячей мест, где она могла укрыться. Марианна откинула со лба волосы, и что-то внутри нее издало крик невыразимой радости.

– Достоин агнец, – сказала она громко. Она была здесь одна, но ее голос заполнил всю долину. – Достоин, достоин, достоин… агнец.

Скупщик на улице Дукат в широком мягком берете, низко натянутом на глаза, окинул Марианну беглым взглядом поверх своего гроссбуха. Он положил ее монету на чашу весов.

– Как вас зовут, любезная?

– Марианна Мюзе.