МОБ

Приятный женский бас мигом наполнил меня теплом. Тут же я вспомнил недавнее счастливое наваждение на площади, оно было намного приятнее и сильнее, отчего сейчас показалось мне не настоящим.

– Когда умерла мать? – выпалил я, как поймал на себе ее стопроцентное внимание.

– О, милый, не думай об этом, она всегда с…

– Когда?! – уже настойчивее спросил я.

– На тысяча двадцать первой луне, – поправляя передник прошептала Тетя.

«Двадцать первой, двадцать первой…» Я побежал в храм, – единственное место во всей деревне, где висел лунный календарь. Влетев в приоткрытые двери на полном ходу, я чуть не обрек себя на вечные страдания и пожизненную чистку отстойников. А именно это бы мне грозило, сбей я жреца за молитвой.

Наш храм жалкое подобие тех, что были нарисованы на его же стенах. Белые колонны и позолоченные ступени у нас скромно заменяло обшарпанное ветром и недоласканное солнцем дерево, чьи трещины давно скрылись за толстым слоем мха. К слову сказать, – отвратительного на вкус мха. Будто специально его оставили украшением святилища и отравили, дабы не повадно было объедать свято место.

Я стоял напротив деревянной статуэтки Ыркана, занимающей тут центральное место. В таком полуразваленном храме, на фоне уже потускневших росписей, покосившихся стен, запаха гнили и плесени, он уже не казался мне тем великим… богом-правителем. Позеленевшая древесина ему куда более к лицу, на секунду я решил, что наша статуя на площади с браком. Но интересовало меня сейчас не это. Аккурат за его спиной на покосившемся желтом листке нашей письменностью было аккуратно выведено 1031.

Я не мог поверить своим глазам! Мать умерла уже как десять лет, а мне до сих пор кажется, что это случилось пару лет назад… Пару лет. Как произошло, что я ни ери не помню почти о трети своей жизни?? В двадцать моя жизнь будто… Остановилась?

Выйдя из храма я неспешно пошел к центральной площади, и старался сделать как можно более не задумчивый вид. Почти не помня жизни, я помню сражения, много сражений… И…

Уже при подходе к площади меня осенило. Все соплеменники были в сборе, уже со знакомым мне воздаянием они смотрели на белоснежную статую совсем непохожего на нас. Ничего даже не напоминало о ночном побоище, что я заметил еще в детстве. Ворота бревно к бревну были плотно заперты, и не имели и намека на взлом. Я уж было предположил, что в деревне завелся предатель и сам пускает к нам всех, кого не попадя. Но неужели за все это время его бы не вычислили…

Я не помню, потому что мне нечего помнить. Ни одной свадьбы друзей, ни одних похорон, ничего не происходит последние восемь лет, потому что каждую ночь мы сражаемся, а день, – молимся…

В детстве мы частенько разглядывали мировые карты. Каждый из нас мечтал стать путешественником или, на край, жрецом, чтобы без опаски посещать соседние деревни. Наша, к слову, слегка отличалась. Центральная площадь была таковой только в названии, на деле располагалась у самых ворот, и каждый гость еще на подходе мог лицезреть торчащий из-за забора нос правителя, с любопытством смотрящего в даль. И наше каждодневное поле боя тоже теснилось у самого входа. Ни разу я не мог припомнить, чтоб кто-то из пришлых заходил за этот круг. Как…как загон!

Площадь едва вмещала всех желающих, но дискомфорта, похоже, никто не испытывал. Ошарашенно я пялился на блаженные лица, ровными строями окружившие статую Ыркана. Жизнь вокруг явно продолжалось, пара жрецов, кухарок, будто не обращая внимание на это действо продолжали заниматься своими делами. Жителей едва наберется под пару сотен. На кой нам вообще столько жрецов? Монастырь, а не деревня… Вполне бы хватило одного, у нас же был целый двадцати душный совет.

Я помнил сказки, что в детстве рассказывала мне мать. Я помню, как мы жили, гуляли праздники, провожали в последний путь, и это точно было! Единственную возможную причину остановки бытия в нашей деревне я видел в проклятье. Кто-то нас точно проклял! Может мне удалось съесть что-нибудь «очищающее», попасть под праведное благословение…

И глядя на статую напрашивался третий вариант. Возможно, мне удалось не попасть под божественное Проклятье! Мерзкое лицо нашего повелителя надменно возвышалось над поселением, и будто насмехалось над происходящем! Я глядел на него в упор, но не ощущал и частички того блаженства, что посещало меня раньше, и ничего кроме чувства отвращения я к нему не испытывал.

– Пошли…

Я услышал за спиной знакомый голос, Тетин голос. Она слегка пихнула меня в плечо по направлению к кормильне.

– Ты з… – уже собрался я заорать, как мне на голову нацепили мешок, в котором, судя по запаху, недавно хранили мясо.

– Молчи… – просипел уже кто-то другой.

Глава 3

Через пару минут я уже сидел на закрытой кухне и меня окружали четыре кухарки с Тетей во главе. Все молча на меня пялились, вцепившись руками в передники и… молчали. Я, согласно вбитому в голову воспитанию, счел излишним начинать. Коль меня сюда силой притащили и окружили, значит сами хотят что-то сказать.