Моби Дик, или Белый Кит

Носивший его имя корабль вполне достоин был такой чести; то было быстроходное и во всех отношениях отличное судно. Я побывал один раз у них на борту как-то в полночь у берегов Патагонии и пил у них в кубрике превосходный флип^{242}. Чудесное у нас с ними вышло повстречанье, и все они оказались отличными собутыльниками, все до единого. Да будет жизнь у них короткая, а смерть веселая. Кстати, это замечательное повстречанье, которое произошло через много-много лет после того, как старый Ахав коснулся их палубы своей костяной пяткой, напоминает мне о том благородном, солидном саксонском гостеприимстве, каким отличался всегда этот корабль; хоть, впрочем, пусть обо мне позабудет мой пастор и пусть обо мне вспомнит дьявол, если я вообще когда-либо хоть на минуту забыл об этом их свойстве. Флип, я сказал? Да, да, и мы пропускали его со скоростью десяти галлонов в час; когда же налетел шквал (ибо там шквалистое место, у берегов Патагонии), и все — в том числе и гости — были вызваны наверх брать рифы на брамселях, мы к этому времени так нагрузились, что пришлось нам тросами подтягивать друг друга на реи; а там мы, сами того не ведая, закатали вместе с парусами полы своих курток и покуда не угомонился шторм, накрепко зарифленные, висели суровым предостережением для всех матросов — любителей выпивки. Как бы то ни было, но мачты за борт не снесло; и мы помаленечку-полегонечку освободились и слезли вниз, настолько трезвые, что пришлось снова пропустить по стакану флипа, хотя из-за кипящей морской пены, что врывалась через люк к нам в кубрик, он оказался, на мой вкус, чересчур разбавленным и пересоленным.

А говядина была отменная — жесткая, но сочная. Говорили, что это буйволятина; другие уверяли, что это верблюжатина; что это было на самом деле, я лично решать не берусь. Были там у них еще клецки, маленькие, но сытные, правильной шарообразной формы и совершенно несокрушимые. Казалось, проглотишь несколько штук и чувствуешь, как они у тебя в желудке перекатываются. И если нагнешься чересчур низко, то они, того и гляди, выкатятся из тебя, точно бильярдные шары. Правда, хлеб… но тут уж ничего нельзя было поделать: к тому же он был противоцинготный; коротко говоря, в хлебе содержалась единственная их свежая пища. Но в кубрике свет был не слишком яркий, и совсем нетрудно было, пока ешь хлеб, отступить в темный уголок. Но если взять судно в целом, от бушприта до штурвала и от клотиков до киля, если учесть размеры котлов у кока в камбузе, а также вместимость живого котла — его собственного дубленого брюха, с носа до кормы, говорю я, «Сэмюэль Эндерби» был превосходный корабль, справедливо славившийся хорошим и обильным столом, первоклассным и крепким флипом и командой, в которой все были молодцы как на подбор и славные ребята от тульи шляп до каблуков.

Но чем, по вашему мнению, можно объяснить столь широкое гостеприимство, которым знамениты были «Сэмюэль Эндерби» и некоторые другие известные мне — хотя и не все — английские китобойцы, всегда готовые угостить любого говядиной и хлебом, вином и шуткой и не скоро устававшие есть, пить и веселиться? А я вам сейчас объясню. Столь щедрое радушие английских китобойцев может служить предметом специального исторического исследования. А я еще нигде не скупился на исторические китобойные исследования, если в том возникала надобность.

Предшественниками англичан в китобойном промысле были голландцы, зеландцы и датчане, от которых они переняли немало терминов, по сей день остающихся в ходу, а также, что еще существеннее, их старинные обычаи широкой жизни, в особенности обильной еды и питья. Ибо, как правило, на английском купеческом судне матросов держат в черном теле, а на английском китобойце никогда. И стало быть, это безудержное китобойское хлебосольство для англичан не является чем-то естественным и нормальным; оно случайно и нетипично и, значит, порождено особыми причинами, которые мы здесь вскрыли и сейчас еще поясним.