Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

В воскресенье 22 апреля магазины открылись вновь, дав людям возможность запастись провизией в «окна» между налетами бомбардировщиков и атаками штурмовой авиации. В тот день включилось электричество, и горожане послушали по радио «Волшебную флейту» Моцарта, а заодно и новости, сообщавшие о приближении к ним переднего края – о боях в северном пригороде Берлина Вайсензе. В понедельник поползли слухи о том, будто рабочие сражаются с эсэсовцами в старых «красных» районах города, и мужчины в округе по очереди выходили нести тревожную вахту. Очереди на улице у магазинов будоражили волны слухов о том, что заключено перемирие и составился немецкий союз с Британией и Америкой против СССР. Герта и Рената воспользовались затишьем между бомбежками и пообедали супом-лапшой в столовой, после чего вновь отправились пить кофе в местную булочную. Скоро образовался новый повод для волнений: появившиеся в их квартале солдаты оборудовали командный пункт на углу, принялись устанавливать зенитки и строить баррикады на улицах. «Все это ну совершенно неуместно», – сухо отметила Гебхардт. Прикинув шансы на выживание в условиях такого характера обороны, она сочла излишним мелочиться и экономить недельную карточную норму мяса, а потому они с Ренатой съели половину за обедом. 49-летняя романистка не сомневалась, что солдаты фольксштурма из мужчин постарше побросают оружие довольно быстро, однако она вовсе не испытывала подобной уверенности насчет 14–16-летних мальчишек с винтовками чуть ли не в свой рост и в волочившихся шлейфом по земле шинелях. «Похоже, американцы не придут. Невероятно», – отметила Герта в дневнике, охваченная мрачными мыслями[1097].

Чем меньше оставалось пространства для обороны, тем более драконовскими становились приказы. Кейтель, Борман и Гиммлер инструктировали военных, партийных функционеров и эсэсовцев оборонять каждый городок до последнего солдата и отвергать все предложения о капитуляции. Отбросив прежние сантименты в отношении применения коллективных репрессий по отношению к немцам, Гиммлер велел СС расстреливать всех мужчин «в доме, где появится белый флаг». На западе, где вермахт отступал сначала в направлении Майна, а потом Дуная, судьба каждого отдельного городка или села зависела от того, как для него «сойдутся звезды»: от военного командования, нацистского руководства, прочих гражданских чиновников и иногда от самого населения. То, как закончится война, решалось город за городом, село за селом и деревня за деревней. В Швебиш-Гмюнде партийный вожак и военный комендант приказали повесить двоих мужчин буквально за считаные часы до прихода американцев 20 апреля. В расположенном поблизости Штутгарте местная элита действовала в обход гауляйтера Вюртемберга через городского бургомистра, убеждая его вступить в тайные переговоры с командованием вермахта и добиться мирной передачи города противнику. В Бад-Виндсхайме в Нижней Франконии население взяло инициативу на себя. Двести-триста женщин, некоторые с детьми, вышли на демонстрацию и требовали капитуляции до тех пор, пока местный комендант не согласился. Но до этого подразделение гестапо из Нюрнберга успело казнить одну из женщин как зачинщицу беспорядков[1098].

Террор, охвативший Швабию, Баварию и Баден в последние недели, творили, как правило, даже не местные нацисты, а откатывавшиеся к Дунаю и к Мюнхену формирования 13-го армейского корпуса СС Макса Зимона и «летучие военно-полевые суды» майора Эрвина Хельмса, который лично объезжал южные области на сером «мерседесе» в поисках дезертиров. В селе Целлинген Хельмс велел повесить 60-летнего крестьянина и военнослужащего фольксштурма на груше в его собственном саду за одни только критические высказывания относительно перспектив продолжения сопротивления с военной точки зрения. В селе Бреттхайм Зимон приказал казнить трех жителей, включая местного функционера нацистской партии и старосту, а также развесить плакаты с угрозами сурового наказания семьям любого из обвиненных в пораженчестве[1099].