Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

Следующим вечером Гитлер выступал перед рейхстагом в здании «Кролль-опера». На кресла сложивших головы в боях шести депутатов возложили венки. Американский журналист Уильям Ширер, вновь сидевший на балконе, поражался невиданному им прежде в этом собрании количеству золотых галунов и военных мундиров. Пресса гадала, объявит ли Гитлер «новый блицкриг – на сей раз против Британии – или предложит мир?». Когда Герман Геринг взгромоздился в кресло председателя, аудитория затихла, и Гитлер более двух часов ораторствовал на тему хода войны в целом и отдельно – завершившейся военной кампании. Вытягивая руку в нацистском приветствии, он произвел двенадцать генералов в фельдмаршалы; они замерли по стойке смирно, а потом отсалютовали в ответ. Коль скоро Геринг уже находился в этом звании, Гитлер изобрел для него ранг «рейхсмаршала». Ширер счел речь Гитлера одной из лучших. Как отмечал американский журналист, нотки истерии отсутствовали в ней совершенно; и в самом деле голос фюрера звучал словно бы ниже, чем обычно, а движения рук и тела были почти такими же выразительными, как слова. «Гитлер, которого мы видели в тот вечер в рейхстаге, – писал Ширер несколько часов спустя, – был победителем и, сознавая это, оставался великолепным актером, бесподобно распоряжавшимся умами немцев, он превосходно смешивал полную уверенность завоевателя со скромностью, которая всегда так импонирует массам со стороны того, кто, как им ведомо, парит очень высоко».

Под самый занавес Гитлер сказал, что считает долгом перед собственной совестью призвать к благоразумию и здравому смыслу, поскольку не видит никаких причин, почему война должна продолжаться. Аудитория оставалась напряженной в ожидании. Гитлер напомнил собравшимся о том, сколько жертв потребует война, а также о его мирном предложении предыдущего октября и выразил сожаление, что, несмотря на все усилия, не удалось подружиться с Англией. Би-би-си транслировала официальный отказ Галифакса от мирной инициативы Гитлера три дня спустя[223].

Фюрер мог ошибаться в оценках британского правительства, но не настроений в Германии. С широтой истинного победителя Гитлер дал Британии шанс закончить конфликт и возложил на нее всю ответственность за его продолжение. Даже до официального отказа британского правительства некоторые в германском народе задавались вопросом, не слишком ли щедрое предложение их руководство сделало «истинному поджигателю и виновнику войны». И не только далекие от политики Ирен и Эрнст Гукинг ожидали от фюрера, что он «не будет таким милостивым». Даже Вильм Хозенфельд отложил в сторону религиозное сострадание, когда написал жене: «Теперь войну сможет решить лишь безжалостная сила. Англичане сами этого хотят». Человек, испытывавший стыд и чувствовавший себя виноватым в насилии, свидетелем которого сделался в Польше, не сомневался в тот момент: «Нет, никто не должен жалеть их. Гитлер слишком часто протягивал им руку дружбы»[224].

За пять дней до речи Гитлера перед рейхстагом, 14 июля, Черчилль поклялся миру, что Британия будет сражаться одна. 3 июля Королевский ВМФ потопил французский флот на якорной стоянке у побережья Туниса во избежание попадания кораблей в руки немцам, совершив акт, названный Черчиллем «печальной обязанностью». В глазах нового правительства в Виши, под чье управление перешел французский ВМФ по условиям перемирия, ничем не спровоцированное нападение выглядело как вероломство вчерашнего союзника. Именно такой образ Британии все лето без устали культивировала германская пропаганда. 4 июля Германское информационное агентство придало гласности выдержки из захваченных документов, свидетельствовавшие о планах союзников разбомбить советские нефтяные месторождения налетами авиации с Ближнего Востока с целью прервать поставки нефти из СССР в Германию; замысел противника информационное агентство представило как гнусную попытку расширить географию войны[225].