Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

В марте 1941 г. Роберт, к большому облегчению, дождался перевода из Восточной Пруссии в Северную Францию. Снова после месяцев одиночества он находился рядом с товарищами. Вместо бесполезной службы охранником он с радостью взялся печь хлеб для сослуживцев. Эйфория Роберта почти осязаема. Он начал писать Миа о «товарищеском единении», посещениях пивных и, после подозрений и расспросов с ее стороны, признавался в участии в походах в бордели Лилля, но – он настаивал – «из любопытства посмотреть». Несмотря на его заявления, что «любовь не коммерческое предприятие», Миа оставалась в некоторой неопределенности относительно подлинного положения дел. Как уже говорил ей Роберт, почти все солдаты, которые не обзавелись французскими подружками, «обслуживали себя сами. Ты бы только слышала здешние разговоры за день до отъезда в Париж: всё только об одном»[264].

Роберт и Миа представляли собой исключение, обычно никто не обсуждал повсеместную практику немецких солдат. Публичные дома служили вехами большого пути завоевателей через Европу. Когда немецкие войска прибыли в Нант в 1940 г., операторы снимали их во время радостного приветствия детей на Королевской площади; трогательно помахав руками деткам, воины дружно, чуть не вынося двери, ринулись в бордели. Вермахт потрудился обустроить для солдат и их офицеров отдельные дома терпимости. Это входило в длинный список договоренностей между немецкими и французскими властями, и те и другие совпадали в намерении поддерживать систему XIX столетия – лицензированной и контролируемой проституции с «закрытыми домами» и принудительными медицинскими проверками с целью предотвращения распространения болезней, передающихся половым путем.

Консервативным властям Виши настоящая опасность виделась в стихийной проституции, и полиция периодически проводила облавы в городах под контролем французского правительства. Санкции против тайного занятия проституцией постепенно ужесточались, и с осени 1941 г. женщины рисковали угодить в лагеря в Ла-Ланде и Жаржо. У французских чиновников возникали трудности с тем, как отделить проституток от женщин, выпивавших в барах, флиртовавших с мужчинами и получавших от них подарки. Сложная культура бытового секса, развившаяся как вокруг казарм немецких военных, так и в городках, где они селились приватно, представляла известную проблему для полиции, даже если бы у французских властей имелись полномочия арестовывать немецких солдат. Хотя германское Полевое командование тоже предпочло бы контролировать риски заболеваний от «развратных» француженок, оно очень болезненно реагировало на попытки французов пресекать сексуальные приключения солдат с горничными, уборщицами, прачками, официантками, работницами баров, парикмахершами, хозяйками гостиниц, банщицами, стенографистками, продавщицами и прочими подружками[265].

В католическом и в целом консервативном регионе Луары процветающие портовые районы Нанта и Сен-Назера представляли собой Мeкку для желающих пьянствовать, кутить и заводить знакомства. В Нанте молодежь из представителей всех классов собиралась в маленьких кафе на набережной Фосс, где играли музыканты. Вечером по субботам и воскресеньям, когда вино лилось рекой, мужчины вились около женщин, и в этой милой и раскованной атмосфере легко происходили пьяные драки. После особенно скверной ночи в сентябре 1941 г. двое немецких солдат получили ранения, что заставило заняться расследованием как немецкую, так и французскую полицию. Столкновение сулило шанс обернуться куда более серьезными последствиями, но, как философски заключил комиссар французов: «Инциденты часто происходят в таких местах из-за совместного пребывания множества особей женского и мужского пола, а сверх прочего из-за злоупотребления алкогольными напитками». «Сожительство» оккупантов и оккупированных протекало, как правило, без особых эксцессов[266].