Мобилизованная нация. Германия 1939–1945

Как и их коллеги из структур по делам молодежи в Германии, датчане в соответствующих сферах выражали повсеместное разочарование ростом сексуальной свободы молодых женщин, и прежде всего принадлежавших к категории подопечных, а именно девушек подросткового и юношеского возраста. Твердо вознамерившись преградить дорогу эпидемическому распространению венерических заболеваний, моральному разложению и проституции, полиция и чиновники социального обеспечения сосредоточились на вылавливании девиц в парках, бомбоубежищах и вблизи немецких военных баз. В августе 1940 г. одна 14-летняя нарушительница заявила полицейским на допросе, что с их стороны было нечестно хватать ее с дружком: она гуляла с солдатами, «потому что так делают все девушки, ведь это весело, так почему же нельзя?». Приглашения в кафе, бары и рестораны превращались в предмет зависти сверстниц в школе и повод для бахвальства мнимыми и действительными похождениями. Одна 13-летняя девица хвасталась перед одноклассницами басней о том, будто немцы заперли ее в комнате и кормили мороженым. Когда с окружавшим завоевателей романтическим ореолом сливались фантазии местных жителей о некоем изобилии всего у иностранцев, во многих молодых людях разгоралось желание сбросить связывавшие их в мирное время путы[270].

Тогда как немецкие власти ничего не делали для ограничения сексуальных отношений военных с представительницами мирного населения в Западной Европе – и в самом деле, в Норвегии их, напротив, активно поощряли к тому по расовым соображениям, – оккупация Польши началась с табуирования контактов с поляками, по образу и подобию Нюрнбергских расовых законов 1935 г., запрещавших любые связи с евреями. В первые месяцы оккупации немцы открыто плевали на подобные распоряжения, распахивая перед польками двери баров и ресторанов с табличками «Только для немцев», мотивируя нарушения тем, что запрет распространяется в первую очередь на поляков. И хотя к 1940 г. кое-где в этом плане стали затягивать гайки, ничто не могло помешать мимолетным интрижкам между местными и 400 000 солдат на аннексированных территориях и еще 500 000 их соплеменников на землях генерал-губернаторства. В этнически смешанных регионах вроде Силезии и Познани, в прошлом находившихся под правлением Австрии или Пруссии, многие поляки владели помимо родного языка еще и немецким и охотно регистрировались как этнические немцы, отчего впоследствии облегчался вопрос с разрешением на вступление в брак.

Более того, некоторые из тех, кому полагалось надзирать за выполнением новых указов, – 60 000 сотрудников немецкой полиции и СС – наряду с почтовыми и железнодорожными чиновниками задерживались в Польше надолго и тоже демонстрировали тенденцию «пускать корни». Несмотря на порицания со стороны немецкого официоза и польского Сопротивления в адрес тех, кто завязывал длительные связи с чужаками, многие немцы, включая заметное число офицеров гестапо и СС, открыто проживали с польскими подружками. В Люблинском управлении СД Алуис Фишоттер влюбился в одну из секретарш, Урсулу Б., и после продолжительных переговоров лично с Гиммлером добился разрешения жениться на ней и признания законным их ребенка. Когда в феврале 1944 г. участники польского Сопротивления убили главу гестапо в городке Закопане Франца Майвальда, его польская подруга Мария T. открыто пришла на похороны возлюбленного[271].

Для Эрнста Гукинга изобилие Франции сулило шанс избавить молодую жену от суровости военного рационирования в тылу. В начале августа 1940 г. он с гордостью снарядил Ирен посылку с красным и синим шелком для нее и с сукном для своего костюма. Затем последовали вязаный жилет, брюки и 4 метра коричневой ткани, из которой изготавливали французскую военную форму. Он посоветовал жене отдать отрез в красильню, прежде чем нести к портному на пошив пальто. Отправлявшийся в отпуск товарищ согласился доставить внушительный тюк адресату. Затем Эрнст поинтересовался у Ирен размерами ее бюстгальтера, кофточки и панталончиков, и тогда ему в качестве курьеров понадобились другие желающие помочь из сослуживцев, а ее он попросил прислать денег для дальнейших приобретений. Ирен испытывала благодарность как за внимание, так и за подарки, но практичный вкус диктовал заменить в дальнейшем шелк шерстяной материей[272].