Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

На начальных страницах прошлого Русской земли в XVI в. видели важные для мировоззрения средневекового человека истоки, с их помощью объясняли происхождение современности. Именно в эту эпоху складывается, если можно так выразиться, своего рода пантеон исторических персонажей средневековой Руси, который будет востребован и в более поздние эпохи. Он отразился в исторических росписях в Грановитой палате Московского Кремля, сделанных в середине XVI в. Здесь представлены герои русской истории: Владимир Святославич, Борис, Глеб, Владимир Мономах, Андрей Боголюбский, Всеволод Ярославич, Федор Черный, Александр Невский, Даниил Московский, Михаил Тверской, Дмитрий Донской, Иван Красный, Василий II, Иван III, Василий III. Перечень этот, как справедливо отмечает А. В. Сиренов, довольно примечателен: в нем отсутствуют некоторые персоны, которые мы из XIX–XX вв. привыкли считать знаковыми для русской истории: например, Ярослав Мудрый, Юрий Долгорукий, Иван Калита[236].

Тогда же начинают формироваться представления о знаковых событиях русской истории, которые потом примут канонический вид. Например, самые ранние сведения в летописных сводах начала XV в. о Куликовской битве 1380 г. не несут в себе особо важной информации: было побоище с татарами на Дону, наши победили. Однако в конце XV в., а возможно, в начале XVI в., появляется «Сказание о Мамаевом побоище»[237], которое содержит все те символические подробности, которые мы до сих пор знаем о Куликовской битве (детали поединков, поведения князей, Мамая и т. д.)[238].

В «Сказании о Мамаевом побоище» фактическая сторона повествования полностью подчинена задачам обоснования идеологии богоизбранного Русского государства – Нового Израиля и особого статуса его правителя – христианского царя (царем называется князь Дмитрий Иванович). Основной мыслью памятника является противостояние «правды» и «отступников», царя – служителя истинного Бога и царя ложного. В ходе этого противостояния Бог «сотворил волю боящихся его», поскольку «Бог дает власть, ему же хощет»[239]. Куликовская битва изображена как своеобразное «Божье поле», поединок на Высшем Суде, где стороны проходят проверку на приверженность правде. Это литературное воплощение одной из центральных идей русской истории (поиск правды) оказалось столь успешным и мощным по эмоциональному воздействию на читателя, что образ Куликовской битвы вплоть до наших дней занимает важное место в русской национальной исторической и культурной памяти. Кроме церковных символов, наверное, нельзя привести других примеров такой долгоживучести раз и навсегда заданного образа. Перед нами пример стихийного медиевализма, когда древнерусское событие приобретает позднее символическое звучание и активно используется в политическом и национальном дискурсе последующих эпох.

В XVI в. происходит большое количество канонизаций древнерусских святых и составление агиографических памятников, новых редакций житий. Это объясняется особенностями истории Русской православной церкви. До середины XV в. она была частью константинопольского патриархата, где канонизация святых не имела строгой регламентации. Постепенное обретение самостоятельности московской митрополией было связано прежде всего с завоеванием Византии турками. Параллельно шел процесс формирования Русского централизованного государства. В результате в первой половине XVI в. Русская церковь была готова принимать самостоятельные решения, в том числе в отношении церковного прославления местночтимых святых.

Известны два церковных собора в Москве, 1547 и 1549 гг., на которых состоялась канонизация нескольких десятков русских святых. Среди них были и недавно умершие подвижники благочестия, и святые средневекового периода русской истории (такие как Варлаам Хутынский и Александр Невский). Какую-либо тенденцию здесь выделить едва ли возможно[240]. Произошла актуализация, обновление памяти о святых древнерусского периода, сопровождавшаяся конструированием новых агиографических образов. Вряд ли эту реформу можно расценить как осмысленную медиевалистскую программу, но какие-то стихийные медиевалистские элементы в ней присутствовали.

Отдельные медиевальные идеи можно проследить, обращаясь к практикам прославления местночтимых святых в XVI в. Официальная канонизация местночтимого святого поднимала общественный статус храма или монастыря, где почивали его мощи, поэтому неудивительно, что в XVI–XVII столетиях на местах готовили материалы для канонизации местночтимых святых. В отдельных случаях в этих попытках явно прослеживаются медиевальные идеи.