Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

В середине XVI в. важнейшей задачей внешней политики правительства Ивана IV стала ликвидация Казанского ханства. Несколько военных кампаний, предпринятых в конце 1540-х – начале 1550-х гг., как известно, привели к тому, что в 1552 г. Казань была взята, и ханство удалось присоединить к Русскому государству. Ритуализация Казанского похода 1552 г. получила освещение в историческом сочинении, получившем название «Казанская история», однако составленном позднее описываемых событий, ближе к концу XVI в. Весьма вероятно, что в «Казанской истории» ритуальность самого похода 1552 г. преувеличена и даже сконструирована[241]. Однако предшествующий поход на Казань, который состоялся в 1550 г., явно был спланирован по специально разработанному сценарию, в котором медиевальные идеи играли далеко не последнюю роль.

Первым важным пунктом движения царского войска (прежде всего царя с окружением) стал Владимир, старая столица Северо-Восточной Руси. Для торжественного вступления царя в пределы этого древнего города был вызван из Москвы митрополит Макарий с несколькими церковными иерархами. Торжественный въезд Ивана IV в древнюю столицу, посещение белокаменных соборов, молитва у гроба Александра Невского – все это, несомненно, представляет собой реализацию некоего сценария, который должен был демонстрировать живую связь царской власти в России с историческими корнями[242].

Следующим пунктом шествия царя к Казани закономерно стал Муром, где воинские силы должны были соединиться для последующего похода на Казань. Именно с Муромом связана серия медиевальных текстов времени раннего царствования Ивана IV. По-видимому, их создание следует датировать временем до канонизационных соборов 1547–1549 гг.

Муром был древнерусским городом (даже более древним, чем Владимир), однако там почти не осталось следов древнерусской истории, что можно объяснить периферийным и даже захолустным статусом Мурома. Для Ивана IV это обстоятельство не стало препятствием. Последовали богатые царские вклады на строительство соборного храма, а на высоком берегу Оки возведена шатровая церковь Косьмы и Дамиана. Местные силы были мобилизованы для составления агиографических текстов. В результате появилось житие муромского князя Константина и его сыновей Михаила и Феодора, которое можно охарактеризовать как один из самых необычных агиографических памятников эпохи Ивана IV. Константин – первый муромский князь, креститель Мурома, упорный борец с язычеством. Бедное фактическими подробностями, житие Константина Муромского явно ориентировано на некую общехристианскую модель крещения языческого народа. Имя князя (муромский князь с таким именем не известен древнерусским источникам) отсылает к фигуре крестителя Византии императора Константина.

В житии муромского князя Константина описывается прибытие в Муром царя Ивана IV. Согласно тексту, царь спросил муромских церковнослужителей: «Где лежат отца моего сродники, Муромские чюдотворцы благоверный князь Констянтин с чады?»[243] Далее он дал обет выстроить заново соборный храм в Муроме в случае победы над Казанским ханством, заручившись символической поддержкой муромских князей – своих «сродников». Разумеется, после взятия Казани Благовещенский собор в Муроме был отстроен, а в процессе строительства обретены мощи муромских князей.

В нашем распоряжении имеются данные, позволяющие утверждать, что почитание муромских князей не было инициативой исключительно местных церковных кругов. Второй агиографический текст древнерусской тематики, посвященный муромским древностям, написал известный столичный агиограф, протопоп кремлевского собора Спаса на Бору Ермолай-Еразм. «Повесть о Петре и Февронии» также посвящена древнерусскому наследию Мурома. Здесь, как и в случае с житием князя Константина, мы сталкиваемся скорее с недостоверными легендами, чем с исторической памятью. Действующие в повести муромские князья Петр и Павел, как и князь Константин, неизвестны древнерусским источникам. Принцип их имянаречения прост: по аналогии с апостолами Петром и Павлом. Невеста, а потом жена князя Петра Феврония выступает в качестве ведуньи, наделенной почти языческой мудростью. Исключительной чертой повести является фантастичность повествования, например рассказ о сожительстве жены муромского князя Петра со змеем, прилетавшим к ней по ночам в образе мужа[244]. Очевидно, что муромские древности интересовали царя и митрополита, поэтому и было решено прославить муромских святых князей. Однако отсутствие исторической традиции, связи с древнерусской историей Мурома вылилось в обилие недостоверных легенд, благодаря которым жития муромских святых не выдерживали никакой критики.