Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Е. Погосян справедливо подчеркнула, что в этих построениях «Петр относится к событиям XI века как к событиям актуальным. В этом рассуждении отразилось убеждение царя в том, что “истинная политика” не зависит от исторических перемен и всегда остается неизменной. Владимир представляется Петру правителем, перед которым стояли те же задачи, что и перед ним самим. Не только Владимир Святославич, но и ветхозаветные цари и патриархи… виделись Петру такими же правителями-практиками»[412]. На этом примере хорошо видна гибридизация старого и нового, которая происходила в мировоззрении Петра: с одной стороны, он воспроизводит типичный средневековый дискурс, когда все времена воспринимались как одновременные, а библейская история казалась «бывшей вчера»; с другой – здесь видны ростки стихийного медиевализма Нового времени, когда средневековые примеры привлекаются для иллюстрирования и легитимации актуального политического дискурса.

Подобные сочетания вообще характерны для Петровской эпохи. Они были порождены дефицитом знания, когда новые идеологические веяния были вынуждены опираться на устаревшие исторические взгляды (за неимением новых). В 1714 г. по личному указанию Петра для него был переведен знаменитый труд М. Орбини об истории славян, а в 1722 г. он был напечатан. Идея «Мавроурбина» о существовании в древности могучей империи славян, покрывавшей значительные части Европы, Азии и даже Африки, явно импонировала первому российскому императору. В книге говорилось, что славянский народ «…разорил Персиду: владел Азиею, и Африкою, бился с Египтяны, и с Великим Александром; покорил себе Грецию, Македонию, Иллирическую землю… береги моря Балтийского, прошел в Италию… На море покорив под себя державство Римское, завладел многие их провинции, разорил Рим, учиня данниками кесарей Римских, чего на всем свете другой народ не чинивал. Владел Франциею, Англиею, и установил державство в Ишпании»[413]. При этом славяне пришли со своей родины – Скандинавии. Подобные сказочные представления о происхождении народов характерны для XVIII в. Здесь важно отметить внимание Петра к данной версии истории славянских предков. Официальной историей она не стала, но на имперские свершения, несомненно, вдохновляла.

При Петре расцветает культ Александра Невского. Выбор был понятен: князь Александр воевал со шведами за невские берега в XIII столетии так же, как царь Петр в начале XVIII в. Именно тогда Невской битве 1240 г. начинает придаваться значение грандиозной военной победы (в современных событию летописях она представлена гораздо скромнее).

Петр активно увековечивает битву и древнерусского полководца в современных символах. После взятия Нарвы в 1704 г. ее главный храм – Домский собор – был переделан в православную церковь Александра Невского. В 1706 г. на западной оконечности острова Котлин в Финском заливе была сооружена земляная крепость «Александров шанец», названная в честь Александра Невского[414]. Она являлась форпостом для отражения нападений шведов на новые русские владения на Балтике.

В 1710 г. место на территории будущего Санкт-Петербурга, где возводили монастырь в конце «Невской першпективы», объявили тем самым местом, где Александр Невский в 1240 г. разгромил шведский отряд ярла Биргера, местом Невской битвы. Получалось красиво: «Невская першпектива» брала начало в битве XIII в. за балтийские берега и логично заканчивалась петровским Адмиралтейством; то есть победой царя в XVIII в., через 500 лет воплотившим в жизнь первые старания древнерусского князя. Сам Петербург, таким образом, своей планировкой становился медиевальным символом, соединяющим Средневековье с современностью.

В действительности Невское сражение 1240 г. произошло почти в двух десятках километрах юго-восточнее, возле устья р. Ижора. Однако для Петра было принципиально важно, чтобы легендарный победитель шведов и один из главных русских святых одержал победу в точке, где начиналась главная улица новой русской столицы. Царь велел основать тут монастырь во имя Пресвятой Троицы и св. Александра Невского. Согласно поверьям, «Александров храм» был построен на том самом месте, где перед битвой воин Пелгусий видел во сне свв. Бориса и Глеба, которые сообщили, что спешат на помощь «своему сроднику» – новгородскому князю. Тем самым победе над пришельцами с запада придавалась Божественная легитимность. При этом Петр знал, что настоящее место сражения находится в другом месте, но как настоящему историческому конструктивисту ему это было неважно. Правда, память о битве решено было почтить и там: в 1711 г. по указанию царя в устье р. Ижора была заложена каменная церковь в честь Александра Невского и в память о его славной победе. Государь участвовал в ее освящении[415].