Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Таким образом, можно утверждать, что самостоятельная традиция изображения князей как героев древнерусской истории в России XVI–XVII вв. была выражена незначительно. Кроме икон святых князей, таких как Владимир Киевский, Борис и Глеб, Довмонт Псковский, Всеволод-Гавриил и некоторых других, можно назвать только изображения мемориального характера в кремлевских соборах – Благовещенском и Архангельском. Весьма эффектные родословные древа древнерусских князей и царей, получившие некоторое распространение со второй половины XVII в., имеют свои источником украинскую гравюру эпохи барокко. Российский исторический контекст в них, конечно, присутствует. Но развитая историософская идея присутствует, пожалуй, только в стенописи Новоспасского монастыря с отсылками к «Древу Иессееву» кремлевского Благовещенского собора и параллелям с библейской генеалогией Христа. Здесь вполне вероятно участие тогдашнего новоспасского архимандрита Игнатия Римского-Корсакова, выдающегося религиозного мыслителя и общественного деятеля своей эпохи.

Обращение к Средневековью при Петре I: несостоявшийся медиевализм

Петр Великий – первый российский правитель, не просто осознавший ценность и необходимость истории для государственной идеологии и пропаганды, но на практике поставивший историю на службу строительства империи. В этом смысле он был первым русским историческим конструктивистом. Е. Погосян очень точно назвала его «архитектором российской истории». Он занимался конструированием в сознании подданных преимущественно истории своего царствования, своих побед в Северной войне (через систему праздников, придворный календарь и т. д.)[404]. Фактически Петр I являлся создателем в России исторической политики, так как продуманно и целенаправленно, через концептуальные пропагандистские акции и ритуалы увековечивал свои деяния и настолько в этом преуспел, что в сознании современников петровская история затмила предыдущие годы и превосходила последующие вплоть до правления Екатерины II.

Какое место в этом конструктивизме Петра I занимало русское Средневековье? Очень незначительное. Царь «России молодой» интересовался настоящим. Прошлое было ему нужно главным образом как темный фон, на котором ярким цветком должна была расцвести Россия Петра. Отчасти, конечно, это было связано с личной биографией и событиями начала царствования, когда элементы Московской Руси (стрельцы, бояре, патриаршество и т. д.) оказались для юного государя враждебной силой, которую надо было победить и преодолеть. Поэтому допетровская Русь была объявлена царством отсталости, застоя, варварства, суеверий, загнивания, регресса и пр. Символами ненавистного прошлого, от которого по воле царя-реформатора Россия отказывалась, стали бояре, стрельцы, бороды, долгополые средневековые кафтаны и даже сама столица – древняя Москва. Петр действовал грамотно, как истинный конструктивист: бил по символам прошлого, его визуальному воплощению (одежда, элементы быта, архитектура и т. д.).

Подобные оценки были несправедливыми. Московская Русь вовсе не была «царством тьмы», а реформы Алексея Михайловича и особенно Федора Алексеевича вообще непосредственно предвосхищали петровские преобразования[405]. Но Петру было важно для легитимации в общественном сознании своей политики как можно контрастнее оттенить свою прогрессивность от «замшелой и отсталой Руси».

Данная концепция сразу же обнажала свое противоречие. Россия входила в Европу как субъект политики, как новая нация. Фундамент любой нации стоит на исторической традиции, на мифе о ее происхождении и славном прошлом. Полное отрицание прошлого и превращение его в негативный фон для высвечивания царского величия лишало бы подданных национальной гордости, а Петр прекрасно понимал ее важность. В этом смысле совсем хулить свою историю было нельзя, поэтому исторической политикой петровского царствования стало своеобразное разделение: в далеком средневековом прошлом есть славные примеры для гордости россиян (Александр Невский, Иван III, Василий III, Иван Грозный и т. д.), но вот ближайшая эпоха – Московская Русь – подкачала. Правда, тут тоже надо было быть максимально деликатным, чтобы не задеть династию Романовых и царского отца Алексея Михайловича. В итоге область для негативной оценки сужалась буквально до последних лет правления предшественников Петра.