Мобилизованное Средневековье. Том II. Средневековая история на службе национальной и государственной идеологии в России

Наиболее радикальные слои беспоповского старообрядчества формировали своеобразную идеологию протеста против регулярного государства, и важным элементом этой идеологии становилась русская средневековая культура[440]. Так, в кругах старообрядцев-«бегунов» во второй половине XVIII в. сложилась легенда о граде Китеже – пропавшем древнерусском городе-монастыре, доступном только благочестивым людям. Исторической основой для этой легенды и для ее литературного оформления, «Сказания о граде Китеже», стало житие владимирского князя Георгия Всеволодовича, погибшего в 1238 г. при нашествии Батыя на Русь. В «Сказании о граде Китеже» также действует князь Георгий Всеволодович, защищающий Русь от полчищ Батыя, однако он не погибает, а исчезает вместе со своим городом Китежем на дне озера Светлояр. Жизнь горожан на дне озера продолжается, обретая идеальные черты, и благочестивые люди якобы могут проникнуть в укрытый от реального грешного мира мистический город, воплощающий идеал Святой Руси[441].

Появившись в среде старообрядцев-«бегунов», легенда о граде Китеже во второй половине XIX – начале XX в. была воспринята светской культурой, о чем ярко свидетельствует успех оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии» Н. А. Римского-Корсакова. Писателей, композиторов, философов и читающую публику легенда привлекала именно запечатленным в ней образом скрытого идеала, каковым представлено Средневековье. Обаяние этого образа было столь велико, что видные представители литературоведческой науки XX в., например В. Л. Комарович, были убеждены в том, что в «Сказании о граде Китеже» отражены отголоски легенд домонгольского времени[442]. В последней по времени академической антологии древнерусской литературы это произведение отнесено к памятникам XIII в.[443] На дне озера Светлояр специальная экспедиция, организованная на государственные средства, искала остатки потонувшего города. В настоящее время на берегах озера проводятся неоязыческие радения, а само озеро остается местом православного паломничества. Нередки случаи «оползания» озера (когда паломники в буквальном смысле ползли вдоль берегов) – восстановленный обычай, практиковавшийся старообрядцами вплоть до XX в. Иными словами, и в наше время люди по-прежнему отказываются признать искусственным образ, созданный в «Сказании граде Китеже». Они пытаются доказать себе, что этот образ отражает реальность, что, впрочем, свойственно многим утопическим легендам, точнее, их воздействию на умы людей.

Утопизм был свойственен далеко не для всех старообрядческих толков, но восприятие древнерусского наследия как некоего эталона является важной отличительной особенностью старообрядчества. На этой почве в старообрядческой среде происходило конструирование своего представления о Древней Руси как о некоем идеальном пространстве. Эти идеи получат развитие в XIX в. Подобное конструирование было, если можно так выразиться, «неофициальной сферой» развития медиевализма. В рамках государства она не могла получить развития. Требовалось, чтобы медиевальными идеями заинтересовались монархи.

Интерес к Средневековью в русском обществе второй половины XVIII века

Монархи интересовались русским Средневековьем эпизодически. Если Петр был озабочен следом России в истории и активно проводил определенную историческую политику, то его последователи «жили настоящим» и на память о прошлом времени не тратили. Некоторое оживление внимания к русской традиции происходит только при Елизавете Петровне (1741–1761/1762 гг.). Выражалось это в интересе императрицы к соблюдению церковного канона и приверженности к «правильному» убранству православных церквей. По словам К. В. Постернака, «никто больше в XVIII столетии (за исключением, возможно, старообрядцев) не уделял такого внимания исконным русским традициям и не пытался восстанавливать их с такой же методичностью и последовательностью»[444]. Это было обозначено уже на коронации: в Москве в Китай-городе были поставлены триумфальные ворота с изображениями святых княгини Ольги и Владимира Крестителя, «от чресл его древо произрастшее, на которых ветьвиях изображен род царский, даже до Государыни Императрицы Елисавет Петровны»[445]. В 1743 г. в Киеве по ее приказу была установлена Георгиевская церковь на месте аналогичного древнерусского храма, основанного Ярославом Мудрым. В 1744 г. на месте «проповеди апостола Андрея» в том же Киеве была возведена Андреевская церковь. В 1745 г. императрица приказала строить в России пятиглавые храмы по образцу средневекового кремлевского Успенского собора вместо получивших распространение одноглавых[446].