MOBY. Саундтрек моей жизни

На улице вокруг склада стояло около сотни ребят; они курили сигареты, и казалось, что им вообще не место в этой городской пустыне. Неподалеку было припарковано несколько полицейских машин, но полисмены, похоже, скучали. Я подошел к одному из них.

– Вы не знаете, где тут можно поймать такси?

– Ха! – обратился он к своему партнеру. – Ему нужно такси!

– Видел я тут однажды такси, году в семидесятом, – ответил его партнер.

– Значит, такси не будет? – спросил я. Полицейский смилостивился.

– Идешь пять кварталов в ту сторону, там будет ресторанчик. А за ним – гаитянский мини-таксопарк. Лицензий у водителей нет, так что пристегивайтесь покрепче.

– Спасибо, офицер, – сказал я.

– Как вечеринка? – спросил он.

– Отличная, – ответил я. – На самом деле крутая.

Он усмехнулся.

– Доберитесь до дома целыми и невредимыми, ребята.

Мы прошли пять кварталов по пустынным улицам и нашли ресторанчик, а потом и диспетчерскую обещанного «таксопарка» в помещении бывшего магазина.

– За сколько довезете до Манхэттена? – спросил я у гаитянина, сидевшего за пуленепробиваемым стеклом. Тот отложил сигарету и уставился на меня.

– Вы хотите ехать в Манхэттен? Сейчас полчетвертого утра! Манхэттен?

– Да, пожалуйста.

– Хорошо. Двадцать долларов?

– Пойдет, – согласился я.

– Эй, Жан, хочешь отвезти этих милых белых ребят в Манхэттен? – спросил он у водителя, который сидел в кресле и читал Daily News. Жан встал.

– Конечно.

– Ребята, что вы вообще делаете тут, в Бруклине? – спросил диспетчер.

– Мы были на рейве! – сказала Кара.

– На рейве? – переспросил он. – А что такое рейв?

– Большая вечеринка с наркотиками! – ответила она. Диспетчер нахмурился.

– Наркотики – плохо, всю жизнь вам испортят, – сказал он. – А теперь езжайте в Манхэттен и берегите себя.

Глава двадцать четвертая Триллионы миль

Мой рейс Нью-Йорк – Брюссель приземлился в десять часов в море тумана. Я прошел миграционный контроль, сел на тротуар возле аэропорта, положив рядом кейс с синтезатором и небольшую сумку со сменной одеждой, и стал есть цельнозерновой хлеб, запивая соевым молоком. Вскоре подошел высокий, неторопливый человек в длинной коричневой куртке.

– Ты Моби? – спросил он.

– Да. Ты меня подвезешь?

Он ничего не сказал, только повернулся и пошел к машине. Я последовал за ним. Мы ехали около полутора часов с открытыми окнами, пока не оказались в какой-то маленькой бельгийской деревне, окруженной полями и коровами. Он высадил меня возле небольшой гостиницы, сказал: «Приеду в девять вечера» и ушел.

Гостиница была маленькой, а моя комната – совсем малюсенькой. Одна двуспальная кровать, деревянный стул, небольшое окно и ванная. Я поставил кейс в угол, лег на маленькую кровать и уснул. В шесть часов я проснулся, посмотрел на небольшую репродукцию Магритта рядом с кроватью и напомнил себе, что я в Бельгии. Я съел тарелку овсянки с соевым молоком и, поскольку стоял прекрасный летний вечер, вышел из гостиницы на прогулку.

– Блин, тут какая-то жуть стигийская! – воскликнул я, спустившись по лестнице под звуки техно.

В деревне все уже было закрыто, так что я быстро вернулся обратно и прочитал одну из поздних книг Фрэнка Герберта о «Дюне».

Девять часов: солнце село, водитель не приехал.

Десять часов: я съел немного хлеба и арахисового масла, которое привез из Нью-Йорка. Водитель не приехал.

Одиннадцать часов: я снова лег спать. Водитель не приехал.

Двенадцать часов: водитель приехал.

– Ты где был? – спросил я.

– Опоздал, – ответил он, закурил сигарету и пошел к машине. Мы молча поехали по пустым бельгийским проселочным дорогам и в конце концов остановились на парковке у реки.

– Где рейв? – спросил я.

– На лодке, – сказал он.

– На какой?

– Вон на той, – он показал на длинную баржу. Я достал кейс с синтезатором и пошел вместе с ним по парковке в сторону баржи.

– Никогда еще не играл на лодках, – сказал я. Он ничего не ответил.

Я поднялся по металлическому трапу, пересек палубу и открыл дверь. Из недр лодки доносились оглушающие звуки техно.

– Так, давай свой инструмент, – сказал водитель и понес его вниз по металлической лестнице, исчезавшей в искусственном тумане.

– Блин, тут какая-то жуть стигийская! – воскликнул я, спустившись по лестнице под звуки техно. Водитель посмотрел на меня, и я понял, что употребил довольно странное слово в разговоре с незнакомым бельгийцем. – Ну, стигийская, – неловко добавил я. – Как на реке Стикс.

– Я знаю, что такое «стигийский», – ответил он, и мы пошли по металлическому коридору.

Внутри лодка напоминала картину Иеронима Босха, а вот снаружи царила тихая, идиллическая ночь.