MOBY. Саундтрек моей жизни

Я посмотрел на факс-машину. Вдруг оттуда сейчас вылезет волшебный факс: «Хорошая новость! Они решили, что песня им нравится, и дадут тебе использовать сэмпл бесплатно!» Но нет, факс упорно молчал. Я посмотрел на огромную кучу пластинок возле проигрывателя. Столько музыки, столько великолепных певцов и композиторов, а я так и не нашел ничего, что можно было бы украсть.

Зазвонил телефон.

– Ну как, есть что-нибудь? – спросил Барри.

– Вообще ничего, – сказал я. – Может быть, сделать инструментал?

– Я тут познакомился с певицей из Израиля, – сказал он. – Она хочет приехать и попробовать что-нибудь сделать для твоей песни. Готов встретиться с ней завтра?

– Конечно. Как ее зовут?

– Майим Роуз. Насколько понял, она пела на нескольких треках для Strictly Rhythm.

– Ладно. Завтра в полдень здесь?

– Нормально. Сейчас позвоню ей.

Может быть, эта израильтянка спасет мою песню. Я переслушал ее без сэмпла, чтобы понять, что вообще останется от трека. В песне были сумасшедшие, драйвовые брейкбиты, мощнейшие струнные, громкие партии синтезатора пилообразных волн. Еще я услышал там сверхнизкий бас из набора патчей Juno-106 и настойчивый басовый барабан из Roland TR-909, отбивавший размер 4/4. С вокальным сэмплом песня была на пятерку, может быть, даже с плюсом, но вот без него едва-едва дотягивала до хилой четверочки.

Я выключил аппаратуру и встал. Было восемь часов, стоял прекрасный летний вечер, и лучи заходящего солнца пробивались через мое окно. Я запер дверь и пошел домой к Уолнат и Саре на Десятую улицу, в ужасе от перспективы провести еще одну тихую, неприятную ночь с Сарой. Но, вместе с тем, мне не терпелось снова увидеть Уолнат. Я приду домой, и Сара будет сидеть на матрасе. Она скажет: «Привет, Моби», и углубится обратно в книгу. А вот Уолнат будет носиться кругами по кухне, радуясь встрече со мной.

Когда назавтра Майим приехала ко мне на студию, она схватила меня за обе руки и просияла, и меня сразу куда меньше стали тревожить и ужасные отношения, и проблемы с сэмплом. Майим была невысокой, светловолосой и просто излучала добро.

– Значит, ты записывалась для Strictly Rhythm? – спросил я, когда она вошла.

– Ну… нет, – ответила она. – Но очень хотела.

– Ты из Израиля? Она засмеялась.

– Нет, я родилась в Вашингтон-Хайтс.

Похоже, Барри что-то сильно напутал. Но, так или иначе, Майим приехала, и мы оба были охвачены энтузиазмом. Я был готов записать ее вокал и выкинуть свой любимый, но непригодный для использования диско-сэмпл куда подальше и забыть о его существовании.

– Налить тебе чаю или воды? – спросил я.

– Да, хочу и чаю, и воды, – улыбнулась она.

– И того и другого? Или чаю с водой?

Она весело рассмеялась.

– И того и другого, пожалуйста.

Я включил электроплитку и налил воды в маленькую кастрюльку, которую держал в студии для приготовления чая и овсянки.

– Барри ставил тебе песню? – спросил я.

– Да. Она мне очень нравится.

– Так вот, мне надо заменить в ней вокальный сэмпл. Хочешь попробовать?

– Поставь песню еще разок.

Я нажал «Пуск» на секвенсере Alesis. Песня началась с брейкбитов и рага-сэмплов Кодзи Бантона. Потом вступили клавишные, которые звучали пустовато, потому что больше не служили подкладкой для вокала.

– О, вода закипела, – сказала она. Я сделал потише на микшере.

– Тебе зеленого чая или травяного? – спросил я.

– А какой у тебя травяной? – спросила в ответ она.

– Так, давай посмотрим. Есть с лимонной цедрой, с цедрой красного апельсина, с кава-кавой, с валерианой, с гибискусом и с перечной мятой.

Она выбрала гибискус, и я заварил чай в кружке с символикой «Звездного пути», которую Пол подарил мне на Рождество в прошлом году. Майим села на ящик из-под молока, а я – на сломанное студийное кресло. Я снова поставил песню сначала.

– Я уже подготовил микрофон, – сказал я. – Хочешь попробовать какие-нибудь идеи?

– У тебя есть наушники?

– Только одна пара. Можешь надеть их, а я сделаю колонки очень тихими, чтобы кое-что все-таки слышать.

Она встала перед моим микрофоном Shure SM57 и начала импровизировать; я установил нужный уровень.

– Я не очень хорошо умею записывать вокал, – смущенно сказал я.

– Не беспокойся, нормально звучит, – ответила она.

– Попробуй для первого дубля спеть тот сэмпл, который мы заменяем, – предложил я.

Она спела сэмпл, но это, конечно, было не то. У нее был хороший голос, но совсем не похожий на то, что могла сотворить чернокожая диско-дива 1979 года.

– Хорошо звучит, – сказал я, – но давай попробуем какие-нибудь новые идеи.

В следующие двадцать минут мы старались изобрести что-то новое. Кое-что из этого почти сработало, но почти все – нет.

– Думаешь, что-нибудь из этого подойдет? – спросила Майим. Она выглядела явно усталой, да и голос уже начал подсаживаться.

Я задумался.

– Возможно, – сказал я. – Но у меня есть одна последняя идея. Я все думаю об очень простом диско-вокале, всего три ноты.

Я пропел их для нее.

– Можешь сделать вот так?

– Высоковато, но я попробую.

И она спела короткую, простую мелодию. В ней было что-то интересное. Это было близко к пределу ее диапазона, и ей явно было трудно, но все-таки она справилась.