Мод. Откровенная история одной семьи

При разделывании он расставлял кружком несколько лоханей и бросал одни части туши в одну лохань, другие — в другую. Закончив, он брал куски покрупнее, заворачивал в муслин, нес в коптильню и подвешивал на крюки под потолком. В центре коптильни разводил огонь, а остальное предоставлял делать дыму.

Затем, уже на улице, Джордж счищал с костей оставшееся мясо, измельчал в машинке, прикрепленной к перилам крыльца, и вручную проворачивал. В фарш добавлялся шалфей, а затем его раскладывали по вымытой оболочке из кишок — так получалась колбаса. В этом смысле Джордж был очень привередлив: все должно быть так, как он любит. Но его колбаса и ветчина получались гораздо дешевле, чем покупать уже готовые продукты. Со временем я почти научилась ценить его бережливость.

Дождей не было до самой осени. Обычно я меняла воду в лохани после каждой стирки, но теперь стала стирать по нескольку раз в одной и той же воде — сначала белое и одежду светлых тонов, потом темное. Это не совсем соответствовало моим представлениям о чистоте, но я старалась, как могла, экономить воду.

Всякий раз у колодца я прислушивалась к звуку ударяющегося о воду ведра и замечала, что оно опускалось глубже, чем раньше. Я сказала об этом Джорджу: он всегда гордился тем, какая вкусная и чистая у него была вода. Теперь же нам обоим стало по-настоящему страшно: что, если колодец пересохнет? Джордж начал ездить с маленьким фургончиком, груженным ведрами, к ручью и обратно, набирая воды для животных, сада и стирки.

Каждое воскресенье священник призывал прихожан помолиться о дожде, но его все не было. Я и сама стала упоминать об этом в своих ежедневных молитвах: всю жизнь я молилась каждое утро перед началом дня и каждый вечер перед отходом ко сну. Конечно, иногда случалось и возносить экстренные молитвы, как я их называла. Меня учили не просить за себя, поэтому я молила о дожде для всего города, и никогда не упоминала свое имение, но все же думала о нем, благодаря Его и обращаясь к Нему с просьбами. Я даже испытывала чувство вины оттого, что не могла перестать думать о нем. Когда прошло уже несколько недель, а дождя так и не было, мне казалось, что каким-то образом я сама в этом виновата.

Урожай в тот год был скудным. Джордж сказал: это все потому, что мы поливали его водой из ручья, а это совсем не то, что дождевая вода. Я законсервировала помидоры, морковь, бобы, плоды гибискуса и кукурузу, а на полках в кладовой оставалось еще много места.

Персики, груши и сливы были мелкими и сморщенными, но я постаралась выжать из них все, что могла. Я знала: в январе они все равно буду казаться нам невероятно вкусными. Сварила варенья из уцелевшей голубики и земляники. Едва только ягоды созревали, я накрывала кустики сеткой, чтобы не дать птицам их склевать. Кажется, даже им в этот год пришлось голоднее, чем раньше, ведь их обычный рацион из диких фруктов высох к середине лета. Однажды я увидела, как птица клевала сетку над клубникой, пока не проклевала в ней дырку. Потом она подцепила один из кустиков и вырвала его из земли, поднялась и улетела, неся в клюве целый кустик клубники.

Год 1930-й тоже выдался засушливым. Вознося молитвы, я благодарила Господа за то, что в колодце еще хватало воды. Сад уцелел, хотя, как и год назад, мне пришлось нелегко; и урожая в этот год было еще меньше.

В 1931 и 1932 годах дожди шли еще реже. Из газет я узнала, что по всему штату высыхают колодцы, и была благодарна за то, что наш пока сохранился. Теперь мне приходилось особенно экономить воду: мы реже стали менять одежду, мыться, а водой из-под стирки и мытья я поливала сад.

Фермеры, приезжавшие в город, были в отчаянии: уже четыре года кряду их урожай страдал. Многие занимали деньги в банке, чтобы хоть как-то продержаться, а теперь банки собирались лишить их собственности за долги. Мне это казалось бессмыслицей: если отнять ферму у того, кто на ней работает, и ни у кого больше не будет денег на то, чтобы выкупить землю у банка, то какой в этом прок банку?

Дождя не было, а была лишь пыль. Огромные ее тучи разметал ветер, и иногда не было видно даже соседнего участка через дорогу. Окна в доме почти всегда были плотно закрыты, и все равно пыль лежала повсюду.

Дом наш стоял на отшибе Кеннета, и семьи, с которыми я познакомилась в церкви, заезжали к нам, чтобы попрощаться. Кто ехал на запад, в Калифорнию, где земля еще давала хороший урожай; кто — на север, в Чикаго или Детройт, или другие города, в надежде устроиться работать на фабрику.

В 1934 году мы получили письмо от Бесси и Джона.