Мода часто вдохновлялась развлечениями, подпадающими под категорию «мягкого порно», такими как бурлеск, стриптиз и лэп-дэнс («танец на коленях»). Так появились предметы одежды, как будто украденные из потаенного гардероба 1950‑х годов: гипюровые платья, остроконечные бюстгальтеры, широкие пояса, обтягивающие бедра, кружевное белье с высокой талией, подвязки и подтяжки. Подобные изделия – вариации на тему бурлеска, озорной забавы, популярной в 1930–1950‑х годах, неизменной эмблемой которого стала фотомодель Бетти Пейдж. Модные фасоны нижнего белья часто воспроизводят стереотипы, определявшие репрезентацию женского тела в порнографии и «мягком порно» несколько десятков лет назад и растиражированные фотожурналами, фильмами и календарями для дальнобойщиков: «зайки» в стиле Playboy, сексапильные стюардессы, официантки в костюме из ажурного белья, фартука и наколки, танцовщицы в гипюровых нарядах и «ковбойши» в облегающей одежде, готовые взобраться на колени к мужчине и начать свой танец.
Сегодня в порнографии секс между партнерами одного пола не подвергается стигматизации или цензуре и не вызывает возражений, как это происходит в обычных социальных ситуациях, где часто можно столкнуться с гомофобией и лицемерием. Наоборот, значительная доля сетевой порнографии адресована именно геям, лесбиянкам и другим представителям квир-сообщества. Этот сдвиг проявляется и на повседневном уровне, где последние несколько лет реклама с сексуальными мужчинами, демонстрирующими мускулистое тело с тщательно удаленными волосами, считается вполне приемлемой – вспомним знаменитую рекламу парфюма Light Blue, представленную Dolce & Gabbana. Подобные архетипические (и часто стереотипные) знаки, заставляющие нас воспринимать те или иные объекты и действия как «порнографические», косвенно способствуют формированию одновременно эротичных и модных образов.
У садомазохистской порнографии есть свой дресс-код, предполагающий обязательные кроп-топы, чокеры, изделия из латекса и черной кожи и самый стереотипный набор фетишистских объектов, воспроизведенных на тысячах сайтах и в стольких же фильмах. Тот же набор не только предметов, но даже поз и аксессуаров, периодически служит источником вдохновения для самой будничной моды и стиля (Steele 1996). В отношениях между модой и сексуальностью тревожит и одновременно интригует тот факт, что, с одной стороны, в отличие от сексуальности, воспринимаемой как живая и совершенно естественная энергия, фетишизм одушевляет вещи (например, одежду или материал, из которой она сшита). С другой стороны, фетишизм превращает в вещь человеческое тело. Эта антитеза носит философский характер: именно «сексуальная привлекательность неорганического», которую, по мнению Беньямина, приписывают моде как торжеству культуры потребления, наделяет одежду беспрецедентным эротическим зарядом, вплоть до того, что она становится «метонимией» вожделенного тела (Benjamin 2002).
Вместе с тем человеческое тело обретает ценность только при посредстве такой одежды. Или же она акцентирует отдельные части тела, например ступни или участки, открываемые фетишистской одеждой. Те же законы работают и в мире моды, регулируя фетишизм на «метасемиотическом уровне», о котором часто не догадываются те, кто этой моде следует. Фетишистская одежда обязательно стоит немалых денег; она всегда была предметом роскоши, хотя вся ее ценность в чувственном наслаждении. При этом в основе ее лежит сочетание необыкновенной утонченности и китча. Вспомним, например, чрезвычайно чувственные произведения искусства, скажем, фотографии Хельмута Ньютона или творения Джанни Версаче. И наоборот, подумайте об откровенно вульгарных фотографиях Терри Ричардсона для Sisley, «змеиных» и «леопардовых» принтах или нижнем белье такого фасона, который с равной вероятностью может оказаться в витрине магазина одежды и секс-шопа. С одной стороны, фетишистская «красота» являет одновременно скрытый, невидимый аспект господствующего в моде представления о «красоте» и канон, на который это представление опирается. С другой стороны, знаковую систему моды можно рассматривать как подмостки для фетишизма, как своего рода фильтр, пропускающий через себя фетишистские установки, однако с сохранением дистанции. Это выставление напоказ, порой настолько избыточное, что разочаровывает.