Мода как культурный перевод. Знаки, образы, нарративы

Протезы выполняют исключительно функцию замещения, но вместе с тем иногда синкретичны. Мода, искусство и визуальная культура превратили их в эстетические объекты в полном смысле этого слова. Модными объектами я бы назвала, например, протезы Эйми Маллинз, у которой их двенадцать пар, или Писториуса, протезы Nike и Adidas, позиционируемые как предназначенные именно для занятий спортом, но также протезы, появившиеся еще в начале 1990‑х годов: эргономичные, изготовленные из новых материалов, с применением информационных и конструкторских технологий; некоторые из них снабжены датчиками, подключенными к нервной системе. Такие протезы не просто заменяют части тела и улучшают двигательные способности; они, насколько это возможно, привлекательны, уникальны и подобны ювелирным изделиям, а в некоторых случаях – одежде от-кутюр. Бывают протезы, идеально мимикрирующие под цвет кожи, но бывают и другие, где акцент намеренно сделан на искусственности, – такие протезы притягивают взгляд, побуждая смотреть на них, не отводя глаза из жалости и лицемерия. Таким образом, технологии и эстетика становятся второй натурой, позволяющей телу развить свои способности настолько, чтобы даже превзойти обычного человека (опять же вспомним Писториуса).

Многих такие образы заставят вспомнить сформулированное Беньямином известное определение моды как «сексуальной привлекательности неорганического» (Benjamin 2002: 97). Это определение, несомненно, двойственно: оно наводит на мысль о безжизненном очаровании модного тела, покрытого неорганическими объектами, в том числе модными товарами, – и вместе с тем о сексуальной привлекательности самих товаров, обретающих живую силу, как если бы они были одушевленными и органическими элементами, вне зависимости от тела, которое они облекают. Трудно подобрать слова для описания этой парадигмы, этого завораживающего образа, равно как и понять, притягивала ли Беньямина мода или, наоборот, вызывала у него отвращение. Сегодня с эстетической точки зрения, то есть с точки зрения сексуальной привлекательности и моды, тело и машина прекрасно уживаются друг с другом. Анализируя этот симбиоз, мы должны принимать во внимание этические ценности и критику, начав с деконструкции «привычных» и стереотипных представлений о теле.

Концепцию размера, в особенности 38‑го размера как якобы универсального эталона мужской и женской телесности, равно как и каноны вечной молодости, вечной стройности, вечно здорового и безупречного тела следует признать жестокими, сексистскими и тоталитарными. Однако вместо того чтобы превозносить мнимую естественность тела, противопоставляя ее этим моделям, следует отдать должное его сложному семиотическому, технологическому и эстетическому устройству, включая его разнообразные способности. Сегодня в рамках теории моды наблюдаются тенденции в сторону изучения этической позиции, которую мода занимает – и может занимать – по отношению к таким вопросам, как идентичность, социальная инклюзия и индивидуальные потребности. В этой области возникает множество институциональных, активистских и предпринимательских инициатив. В качестве примеров приведу Неделю моды в Торонто в 2014 году, когда на подиум вышла Эми Палмиеро-Уинтерс, спортсменка с ампутированной ногой; неделю моды AltaRoma летом 2014 года, где одежду демонстрировали непрофессиональные модели, в том числе люди с инвалидностью; рекламу 2010 года Fashion Meets Disability; наконец, участие Эйми Маллинз в рекламе L’Oréal, слоган которой «Ведь вы этого достойны» зазвучал во всей полноте смысла. Одежда помогает нам собирать и пересобирать фрагменты своего «я», когда они смешиваются или когда мы сталкиваемся с какими-то затруднениями. Сами по себе технологии и техника, дизайн и мода не являются инструментами внешней стандартизации и подавления. Наоборот, они отсылают к вещам, соприкасающимся со сложной структурой тела, и поэтому способны удержать нас от теоретических и практических соблазнов и порожденного этими соблазнами опасного натурализма.

Рука и машина