Мода на короля Умберто

После нашей уборки книги стояли в шкафу аккуратно, в полном порядке, и Клавдия Петровна даже в воспитательных целях не решилась сбросить их на пол.

— Везучий ты, Вартаховский, ох, везучий на женскую мягкосердечность!

Мы как паиньки уткнулись в свои бумаги. Клавдия Петровна разъяснила:

— Я тоже не прочь, чтоб за меня поработали! Ведь он же сачкует, ну каж-ж-ждый день! Чтоб увильнуть от работы, готов выскочить с десятого этажа. Жаль, мы на первом!

Но Вартаховский не желал углубляться в эту тему, потому что обрадовать Клавдию Петровну смертельным прыжком не мог: издательство занимало двухэтажное здание, готовое рассыпаться от обыкновенного толчка.

— Жажду услышать, от чего раскрошишься ты! Есть ли в мире заведующая, способная устроить тебе настоящий разнос?!

— Когда дама — начальник, — извинительно пояснил Вартаховский Елене Григорьевне, — из уважения к ее полу приходится переносить даже такое надругательство над личностью. — Он ухватил в воздухе воображаемый воротник. — Простите, вы давно работаете в институте?

— Год.

— Ну конечно, я вас видел!

— Вартаховский, старо и банально! — подала голос Клавдия Петровна.

За годы работы с Клавдией Петровной Вартаховский выработал способность избирательно видеть и слышать. И, кроме того, засыпать во время самого страшного разноса. Уверена, что, глядя на гладкие ореховые волосы Елены Григорьевны, на ее светлые глаза, тонкую шею, Вартаховский уже просто не замечал нашей унылой комнаты, где каждый предмет отзывался пропахшей клеем конторой. Дырокол, огромные мотки шпагата на подоконниках, косые полки с повалившимися рядами стандартов в серых обложках. Пачки тех же стандартов под столами и по углам, кое-как завернутые в коричневую гремучую бумагу.

Вартаховский играл далекой неотразимой улыбкой.

— Серьезно, Елена Григорьевна, у вас очень сострадательное лицо. Вы замужем?

Елена Григорьевна смутилась:

— Сто́ит человеку посочувствовать, и уже неправильно понята.

— Золотистый топаз в кольце нашей повелительницы просто бледнеет перед цветом ваших глаз.

Эти слова не просто задели Клавдию Петровну, они — кто бы мог ожидать! — буквально вывели ее из себя:

— К-хому ты нужен, Вартаховский?! Разве ты мужчина! Ты — ничтожество!

Елену Григорьевну поразило, что Вартаховского абсолютно не задели эти слова. Он продолжал мирно улыбаться, как если бы Клавдия Петровна ласково шутила с ним.

Елена Григорьевна резко встала и в дверях кабинета тихо произнесла:

— Вы не смейте… Оскорблять!

На какое-то мгновение все мы услыхали шорох падающего за окном снега.

— Боже мой! — усмехнулся Вартаховский. — Если бы я на все реагировал, то давно откинул бы сандалии, то есть кеды фабрики «Буревестник», размер сорок второй. Вот не далее как вчера я подсаживал в троллейбус одну даму. И, несмотря на это, я же оказался виноват в том, что не разогнал весь хвост и не пустил ее первой. Перед покойной женой я был виноват, что не министр, перед тещей, что угробил ее дочь. Какое достоинство? Нет, пора идти в дворники! Попробуй такое вот начальство, — Вартаховский сделал восьмерку головой в сторону кабинета, — заметить дворнику: плохо, мол, убираешь, — пошлет подальше, только и всего!

Клавдия Петровна, как ни странно, молчала, хотя сейчас могла бы сказать: «Вартаховский, от тебя не требуют ничего гиперболического. Работай качественно и систематически». Приободренный Вартаховский взметнул со стола бумагу:

— Вот лозунг, который я снял в коридоре. Висел, пардон, возле бака.

На бумаге было написано: «Бой летунам и опаздунам!»

— Несуразный лозунг, — проговорила Елена Григорьевна.

Но Вартаховского уже понесло:

— Висел в коридоре!

— А мне кажется, — не удержалась я, — сами написали фломастером! Ваш почерк!

Разоблачение не остановило Вартаховского.

— Знаете, как машинистка назвала мой почерк?

— И знать не хотим! Очередная выдумка!

— Уписистый!

Клавдия Петровна не усидела в кабинете.

— Вартаховский, ты готов трещать круглосуточно, публично получать пощечины, околачиваться по чердакам, лишь бы бездельничать! Я от тебя не требую ничего гиперболического! — Клавдия Петровна призывала нас в свидетели, и мы сострадали ей. — Перечень рабочих телефонов он сочиняет два месяца, а можно сделать за полчаса! Как я только не приучала его к труду! Поощрительные он получал, из начальнического фонда я ему выколачивала. В редакции у него самая порядочная ставка, но ведь это одно название — ведущий редактор!

— Золотые слова, — подтвердил Вартаховский. — Я и грузчик, и такелажник, и курьер, и охранник, и посудомойка…

— И мальчик на побегушках у всего издательства, — продолжила Клавдия Петровна. — Для смежной редакции таскаешь молоко.

— Я предлагал и вам. Вы же боитесь доверить деньги!

— По-моему, в учреждении не существует человека, которому ты не должен.

— Какое мне дело, — попытался уйти от темы Вартаховский, — что издательство не может вывезти тираж?! Ваш покорный слуга пёр его в детской колясочке.

— Между прочим, когда рассчитаешься за вчерашнее?

— А калужская история?! Полдня трясся в поезде…