Мода на короля Умберто

— Если вы стоящая гадалка, то отыщете это в линиях руки.

— Возражаю. — Для убедительности Вартаховский трижды ударил по столу книгой. — По подошвам ног вы узнаете больше. Клянусь Стендалем. — Вартаховский поднял книгу вверх. — Разувайтесь!

— Вы заботитесь о моих знаниях, забывая о правилах, — запротестовала Елена Григорьевна.

— Хорошего тона?

— Нет, предсказания.

— Не хотите ли убедить, что всерьез верите в него? — шепнул Вартаховский.

— У вас в руках «Красное и черное», — заметила Елена Григорьевна. — Откройте начало книги второй. Прочтите эпиграф.

Вартаховский заинтересованно разломил книгу:

— «Правда, горькая правда». Дантон. — Подумал и сказал: — Слово «горькая» особенно впечатляет, если вспомнить, что автору этих строк отрубили голову.

— Вот вам и ответ, — сказала Елена Григорьевна. — Испокон века самые трудные вещи на свете — говорить правду и делать добро. И то, и другое, как говорят, одинаково наказуемо.

— Думаете, правда помогает познать себя? — с сомнением спросила я.

Вартаховский, у которого испытание правдой было позади, понял свое преимущество:

— Пожалуй, я принесу Елене Григорьевне лупу. Гадать так гадать. Кстати, не возражаете, если я буду называть вас Леночкой?

Елена Григорьевна откинулась на спинку стула, как человек, которому надоело повторять одно и то же:

— Я уже заметила, Виталий Федорович, вы склонны преувеличивать.

— Только чтобы выжить. Я исправлю то, что скосили обстоятельства.

— Значит, вы с Каролиной родственные души?

Вартаховский терпеть не мог, когда его с кем-нибудь сравнивали.

— Неужели вы думаете, я затем окончил университет, слушал лекции лучших профессоров, чтобы регистрировать эти несчастные стандарты на какое-нибудь обезгаживание воды?! Борткевич повезло, у нее интересная работа. А у меня?! Можно советовать: перейдите на другое место. Анкеты принимают, пожаловаться не могу. Судились — нет, выбирались — только в судебные заседатели, правительственных наград — не имею. Раз ты человек, состоящий из одних «нет», то и держись своих стандартов, как вошь кожуха. Даже в нашем издательстве нет ни одного человека, включая корректоров и машинисток, который пришел бы с улицы!

Опровергнуть Вартаховского можно было, лишь попирая чужое самолюбие и в злости унижая себя, что я и сделала:

— Пристройтесь в родственники к директору и тоже, как Клавдия Петровна, будете заправлять редакцией, или уж в другом месте начинайте с нуля, глядишь, к пенсии выбьетесь.

Елена Григорьевна воспользовалась наступившей тишиной и продолжала гадать Клавдии Петровне:

— Вы — человек без характера!

— Все слышали? Я бесхарактерная! — Казалось, застоявшийся голос Клавдии Петровны ликовал, вырвавшись на свободу.

— Вы рассудочны…

— В настоящее время полезное качество.

— …и восторгаетесь тем, что нужно порицать.

— Значит, у меня доброе сердце.

— Любите драгоценные камни. Подношения…

— Гипербола!

— Всего лишь предположение. — И Елена Григорьевна странно усмехнулась.

— Если вы о Вартаховском, то мы здесь все свои. Сами и разберемся. Нам пришлые арбитры не нужны.

— Ну хоть о Каролине можно говорить?

— К Борткевич я замечательно отношусь. Она, между прочим, именно ко мне примчалась делиться своим счастьем, а не к кому-нибудь…

Темпераментной скороговоркой Клавдия Петровна не остановила наступление Елены Григорьевны:

— Когда Каролина вернулась в институт из Ленинграда, она подходила чуть ли не к каждому и дрожащими руками показывала паспорт.

— Потому что ей нужны восторги. И я тоже восхищаюсь ею!

— Чем именно?

— Ее находчивостью, оперативностью, тем, как она трезво оценивает обстановку.

Чем громче говорила заведующая, тем тише Елена Григорьевна:

— Иными словами, вы одобряете то, что Каролина без колебаний переметнулась от одного мужа к другому, и вам по душе бессердечность, с которой она разделалась с прежним мужем?

— Хорошим парнем, — уточнил Вартаховский.

Улыбкой Клавдия Петровна извинила Елену Григорьевну за недогадливость:

— Сейчас не восемнадцатый век. Настало время деловой женщины.

— Я готов работать сутками, чтобы приблизить его конец.

— В таком случае можно не тревожиться за свою будущность. — Клавдия Петровна не понимала, что отмахнулась от единственной силы, способной заставить Вартаховского трудиться. — Я всегда симпатизировала Каролине.

— Наверное, не очень. Иначе ей не пришло бы в голову показывать вам штамп в паспорте!

— Мало ли… У всех свои комплексы.

— А не кажется вам, что неожиданная встреча, любовь с первого взгляда, розы — все это устаревшие атрибуты для деловой женщины?

— Когда за тобой умело ухаживают, приятно хоть кому.

— Боюсь, что разочарую вас. Каролина не бросала мужа, не обманывала его, потому что его никогда не было.

Огорошенная Клавдия Петровна подключила второе дыхание:

— Значит, Борткевич сейчас впервые вышла замуж?

— В общем-то да. Если говорить точнее, то для того, чтобы выйти за своего ученого замуж, ей пришлось мысленно с ним развестись, потерять его и обрести одновременно, — словом, перевести жизнь в другое измерение.

Наше общее недоумение заставило Елену Григорьевну пояснить: