Хотел тут поцеловать Анечку. Мне вдруг показалось, она обижается, что я не обращаю на неё внимание. Едва я наклонился, как её точно током ударило – она резко отстранилась и зажала нос:
– Ой, отойдите, отойдите, пожалуйста!
Вижу, у неё на глазах слёзы выступили.
– В чём дело? – спрашиваю.
– От вас так пахнет смесью перегара и бомжа, что я просто не могу…
Пристыжённый, я вернулся к себе.
***
Проснулся я вечером. Чувствую, кто-то толкает меня. Глаза открываю, совсем темно вроде, только какие-то огоньки где-то блестят. Это, думаю, фонари. И поворачиваюсь на другой бок. Холодновато, видимо, окно открыто.
Меня опять толкают. Кто это, интересно, – мелькает у меня в голове. – Я же один живу…
Понять сложно, ничего не соображаю.
– Пошёл на хер, – говорю.
– Вставай, блин! – не отстаёт неизвестный.
– Если я сейчас встану, то ты ляжешь, гандон!
Тут мне этот незнакомец залепил мощный подзатыльник. Я попытался вскочить в гневе, да какой там вскочить, я еле сполз, да ещё чуть не упал. Короче, сел я кое-как и вижу, что надо мной звёзды сияют нежно, луна такая круглая и приветливая, а я на скамейке во дворике института всё ещё пьяный. Надо мной, затмевая часть неба, колышется какая-то тень. Смотрю, и понимаю, что это Егор Мотельевич.
– Иван, ты охренел? Ты спишь здесь полдня. Тебя весь институт видел.
– Простите, Егор Мотельевич, – поник я. – Заснул.
– Я вижу, что заснул! Не по чину ты Иван, бухаешь! Не по чину!
– Это как?
– А так, что бухаешь ты, как будто ты здесь ректор. А ректор-то совсем не ты, а я.
– Извините… Я больше не буду…
– Это из-за Машки что ль?
Я задумался. Какую Машку, интересно, он имеет в виду? Марию Петровну или студентку? Я решил не выяснять.
– Да, – говорю.
– Любовь – страшная сила! – вздохнул он и закурил. – Я как-то из-за любви на спор выпил двадцать бутылок пива за два часа.
– И что? Это её покорило?
– Ты знаешь, нет. Я после того как очнулся весь обоссанный, больше её не видел.
– Ужас, Егор Мотельевич!
– Да, дурак был… Ладно, пойдём. Ляжешь у меня в кабинете на диване, а утром домой езжай.
***
Я стою во дворе и рассказываю студентам какой-то анекдот. Я полупьяный. Они меня слушают со смесью уважения и презрения. Я разрушил дистанцию между нами. Кто-то сказал:
– Ну всё, пора на пару, – и, уходя, хлопнул меня по спине.
Я сбился и замолчал.
Они все ушли. А я остался ещё покурить.
– Ладно, – пробормотал я, – подождут.
И захихикал.
– Иван Алексеевич!
Этот голос ударил меня, словно электрический разряд. Я резко обернулся и увидел Марию Петровну.
– Вы?! Как? Вас что, выле…
Я запнулся. Хотел сказать «вылечили», но понял, что это глупо.
– Да, меня починили, – ответила она, строго глядя на меня.
Она ничуть не изменилась, если не считать причёски – вместо хвоста теперь у неё было каре.
– Вы отлично выглядите, – сказал я.
– Почему вы не занятиях? – она проигнорировала мой комплимент и посмотрела на часы. – Занятие идёт уже пятнадцать минут.
Ну вот, опять этот спектакль для идиотов. Зачем ей смотреть на часы.
– Сейчас, докурю, – нагло ответил я.
– Я сегодня же поставлю вопрос о вашем увольнении.
Она развернулась и направилась к входу в институт.
– Мария Петровна!
– Да? – она остановилась и посмотрела на меня.
Такая высокая, в длинном плаще, на высоких каблуках. Красивая-красивая, как с картинки.
– Я рад, что вы вернулись.
– Вы пьяны.
И она ушла.
– Я скучал! – закричал я. – Я скучал! Слышишь, ты, железная сука!
Но меня никто не слышал, потому что во дворике никого не было. Поэтому я, собственно, и кричал.
Зазвонил телефон. Это была Мария Петровна. С непонятной надеждой я поднёс его к уху.
– Да?
– Вы идиот. Во мне нет ни грамма железа.
***
– Иван, – это Егор Мотельевич, – зайди, пожалуйста, на заседание ученого совета.
Голос у него непривычно трезвый и холодный. Мне становится не по себе, я предчувствую беду.
Я торопливо шагаю в зал Учёного совета. По пути я даже не захожу в туалет, чтобы пригладить волосы водой и вообще как-то привести себя в порядок. Мне не до этого. Так бывает, как ждёшь грозу.
В зале уже все собрались. За кафедрой стоит Мария Петровна. В президиуме ректор, проекторы и деканы.
– Вот, кстати, и он, – говорит Мария Петровна, не взглянув на меня, как будто речь идёт не о человеке, а о дожде, например. Все разом обернулись и посмотрели на меня, отчего в зале поднялся шум.
– Садись, Иван, – сказал ректор, указывая рукой на свободное место в первых рядах. Вид у него мрачный и строгий.
Когда я сел, Мария Петровна, глядя на собравшихся поверх моей головы, начала.
– Уважаемые коллеги! Рада приветствовать вас. Как вы знаете, первый пункт (и последний) повестки Учёного совета – решение вопроса о соответствии Ивана Алексеевича Бунина занимаемой им должности.
Она сделала паузу. Коллеги о чём-то зашептались.
– Я думаю, – продолжила она, – ни для кого не секрет, что он каждый день приходит на работу пьяным, более того, пьет на рабочем месте.
– Это не правда! – сказал я, но сорвался на писк и получилось неубедительно.
– Более того, сегодня утром я получила жалобу от студентов четвёртого курса факультета права. Разрешите, зачитаю? – она обратилась к ректору.