Модели культуры

Есть еще одно обстоятельство, из-за которого серьезное изучение обычая сформировалось так поздно и часто проводилось не вполне научно, и эту трудность преодолеть будет еще сложнее, чем рассмотренные выше. Обычай не привлекал внимания представителей общественных наук, потому что сам составлял ядро их мышления: он служил линзой, без которой они вообще ничего не могли видеть. Насколько глубинным и неотъемлемым он был, настолько же далеко находился он за пределами нашего осознанного внимания. В этой слепоте нет никакой загадки. Когда какой-нибудь студент собирает обширные данные для исследования международных кредитов, или процесса обучения, или нарциссизма как показателя неврозов, будучи экономистом, психологом или психиатром, он действует в рамках именно данного конкретного информационного поля. Он не принимает во внимание существование иных общественных систем, в которых все данные, может статься, представлены иначе. Иными словами, он не принимает во внимание условия культурной среды. В изучаемом явлении он видит нечто общеизвестное и непреложное и принимает его за абсолют, поскольку с этими данными ему и предстоит работать. Он приравнивает свойственные одной культуре установки (скажем, 30-х годов) к самой человеческой природе, а их описание – к экономике или психологии как таковым.

В действительности это часто не имеет значения. Наши дети должны обучаться по законам нашей педагогической традиции, а изучение образовательного процесса в наших школах есть дело первостепенной важности. Подобным образом объясняется и тот факт, что на всякое обсуждение других экономических систем мы пожимаем плечами. В конце концов, нам нужно жить в рамках представлений «мое-твое», сформированных нашей собственной культурой.

Это действительно так, и тот факт, что все многообразие культур лучше всего изучать в том виде, в каком они существуют в пространстве, отчасти оправдывает наше равнодушие. Но именно ограниченность исторического материала не позволяет извлечь примеры из преемственности культур во времени. Мы не могли бы избежать этой преемственности, даже если бы захотели. Стоит оглянуться лишь на одно поколение назад и становится ясно, насколько сильно изменились даже самые глубинные наши модели поведения. До сих пор эти изменения происходили вслепую, по стечению обстоятельств, которые мы можем обрисовать лишь ретроспективно. Если отмести наше нежелание принимать культурные изменения до тех пор, пока их нам не навяжут, мы вполне сможем занять более осмысленную и ясно очерченную позицию. Такое сопротивление проистекает во многом из непонимания культурных обычаев и в особенности из чрезмерного возвышения обычаев, свойственных нашему народу и нашему поколению. Даже самое поверхностное знакомство с чужими обычаями и осознание их многообразия придало бы значительно больше благоразумия общественному порядку.

Изучение различных культур имеет еще одно важное значения для работы с нынешними моделями мышления и поведения. В наши дни многие цивилизации оказались в тесном взаимодействии друг с другом, и в настоящий момент это вылилось в такие радикальные реакции, как национализм и расовая ненависть. Впервые в истории наша цивилизация так остро нуждается в людях, которые доподлинно понимают культуру и смотрят на общественно обусловленное поведение других народов непредвзято, без страха и упрека.

Пренебрежение в отношении чужаков – не единственная возможная реакция на столь тесный контакт разных рас и народов. Оно даже не может быть обосновано наукой. Исконная англосаксонская нетерпимость есть не более чем очередная культурная особенность, свойственная конкретному месту и времени. Даже столь близким по крови и духу испанцам она не свойственна, а расовые предрассудки в испаноязычных странах и странах, возглавляемых Англией или США, в корне различаются. Очевидно, что в этих странах нетерпимость проявляется не только к смешанным или фенотипически далеким от нас расам, поскольку в отдельных случаях ирландец-католик в Бостоне или итальянец в небольшом городке Новой Англии вызывали не меньшее волнение, чем представитель какой-нибудь восточной страны в Калифорнии. Это и есть древнее деление на группу своих и группу чужих, и если мы продолжим придерживаться этой первобытной традиции, оправданий у нас будет еще меньше, чем у диких племен. Мы повидали мир, мы гордимся своей просвещенностью. Но нам так и не удалось понять, что культурные особенности относительны, что, отказавшись от взаимоотношений с народами разных культур, мы лишаем себя значительной пользы и удовольствия и что с их стороны мы так и не заслужили доверия.