Интерлюдия отвращения к себе
13.51. Сообщений нет.
14.00–14.13. Все вокруг тебя, весь город занят какой-то целенаправленной деятельностью, пока ты вяло, бессмысленно, в унынии мотаешься из угла в угол. Жизнь потеряла смысл. Утеряно направление. Неудивительно, что Филомена тебя бросила. Звонок, по счастью, прервал начало самоэкзекуции.
— Я не могу писать, — это Джереми, — я даже читать не могу. Статью в «Таймс» отложили.
Благослови, Господи, еще одного непродуктивного жителя Нью-Йорка. На заднем плане бормочет «Ничего не изменить» Тодд Рандгрин.
— Может, все исправится?
— Ты не хочешь позавтракать? — спрашивает он. — Сделать то, что делают нормальные люди в это время, позавтракать? Перехватить? Перекусить? Как там еще говорят? Эти, люди с нормальной работой и расписанием дня. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, они ходят на работу в офисы, говорят по телефону, сидят на собраниях, спасают мир, а потом примерно в полдень, в половине первого, идут в кафе и рестораны, чтобы возместить потерянные калории, проглотив кусочек мяса млекопитающих или булочку, или что ты там ешь в компании
Многие люди считают, что это просто счастье — иметь расписание жизни Джереми, располагать временем по своему усмотрению, но он думает, что свобода и безделье — тяжелое бремя, навязанное засранцами, которые каждое утро просыпаются, чтобы идти на работу, ехать на поезде или писать глупые статейки о еще более глупых звездах. Именно это я и люблю в Джереми — его бескомпромиссную безрассудность.
Я ответил, что ничего не имею против маленького безумного мероприятия, которое называют ланчем (хотя, если честно, не был голоден).
За обедом
— Эта твидовая жопа пялится на меня.
— С чего бы это?
— Не знаю, может, он ненавидит евреев.
— Джереми, ты
Смотрела «твидовая жопа» на Джереми или нет, не знаю, но теперь этот человек явно повернулся к нам и обнаружил свою более семитскую внешность, чем у Джереми.
— В чем дело? — кричит Джереми. — Что, никогда не видел еврея-блондина? — показывая на свою пышную гриву пшеничного цвета, спрашивает Джереми.
Джереми восхищается шестидесятыми, он все еще борется со «старыми» ценностями, потому что в свое время не успел побороться. Как священник забытой религии, он нападает на коррумпированность общества, в котором «Революция» «Битлз» используется для рекламы сникерсов.
— Лехман-Гаупт еврейка? — спрашивает меня он.
— Если честно, не знаю.
— Как там ее зовут, не помню, она ненавидит всех за исключением чертовых Анн Тайлер и Эмми, Тан. У меня просто нет никаких шансов. Неправильные инициалы, неправильный пол.
— Когда я получу подписанный экземпляр?
— Ты в списке первых. Ассистент Блейн сегодня вышлет копию.
Мы сидим у стойки кафе, похожего на все эти едальни — хром, черно-белый сон стилиста «Арт Деко», — в ожидании жареного сыра и сэндвичей с помидорами. Когда мы их заказывали, бармен спросил, с ветчиной нам или без, что вызвало бурную тираду Джереми о сульфатах, нитратах, истощении планеты и нечеловеческой жестокости по отношению к бедным свинюшкам. Мне стало не по себе, когда наш сосед за стойкой заказал себе чизбургер с беконом. Самое меньшее, что может сделать Джереми в такой ситуации, это рассказать, как он в возрасте одиннадцати лет ехал с родителями в машине и они обогнали грузовик с коровами, которых везли на бойню. Когда Джереми посмотрел им в глаза, на него снизошло озарение, и он дал себе зарок никогда в жизни не касаться мяса. Откуда он знал, что коровы ехали на скотобойню, не знаю. Но вот уже двадцать лет Джереми действительно не ест мяса. Из-за коровьих глаз.
Джереми хочет выслушать меня и помочь в решении проблем, но никак не может перестать говорить о своих. Он как тот человек, который никак не соберется выйти из дома: то шарф забыл, то вернулся проверить, выключил ли утюг, то вдруг звонит телефон…
Джереми слишком поглощен своими проблемами, и ему тяжело сочувствовать другим, но в целом с ним приятно проводить время, потому что, выслушав о всех его неурядицах, сравниваешь его жизнь со своей, и вроде даже ничего получается, жить можно.
— Когда меня бросила Наташа, я не вставал с постели месяц.
— Да ты до сих пор в ней всю жизнь проводишь, Джереми.
— Хм, а ты прав, — заявляет он с улыбкой.