Модернисты и бунтари. Бэкон, Фрейд, Хокни и Лондонская школа

Этим неаккуратным человеком был сам Бэкон. По-видимому, ему нравились рабочие материалы в таком виде; Фрейд пошел еще дальше, подозревая, что Бэкон слегка «совершенствовал» их растерзанность, добавляя то пятно краски, то лишнюю складку. Если так, это похоже на него; он не рисовал обычным способом, а делал наброски найденных образов, используя вырезки и монтаж. Хантер привел в порядок то, что лежало на полу. Возможно, это облегчало переход от найденного образа к картине.

Любой современный живописец так или иначе связан с фотографией. Отношение Бэкона к ней – как и ко многому другому – было в высшей степени необычным. Фотография, как считал Бэкон вслед за Колдстримом, имеет дело с тем, что он называл «иллюстративностью» – с каждодневной реальностью вещей. Соответственно, писать картины такого рода не было его целью. К тому же он не интересовался фотографией как искусством. В каком-то смысле Бэкона крайне интересовали ее несовершенства: ему нравилась размытость, он говорил, что изображает тела «слегка не в фокусе, чтобы добавить к ним "следы памяти"»[72]. Эта последняя фраза говорит о том, что́ он искал. Однажды он сказал: «Мне бы хотелось, чтобы мои картины выглядели так, будто между ними прошел человек», оставляя след своего присутствия, «как улитка оставляет свою слизь»[73]. И действительно, в его картинах конца сороковых годов есть намек на нечто, напоминающее выделения моллюска. Пожилой художник Уиндем Льюис заметил, что Бэкон любит «жидкие белесые акценты <…>, мягко падающие на черную землю, как капли слизи»[74].

Кроме того, была важна память – не о том, как выглядели вещь или человек, а о том, что ощущаешь, глядя на них, о том, какое воздействие они оказывают на «нервную систему». Бэкон хорошо знал этот раздел физиологии и часто говорил о нем. Он предвидел то, что позже обнаружили такие психологи, как Даниел Канеман. Выяснилось, что у нас не один разум, а два: повествующий, который делает из нашего опыта, насколько это возможно, последовательную историю; и переживающий – «нервная система» Бэкона, – постоянно трепещущий от страха, ярости, боли, удовольствия или желания. Бэкон хотел, чтобы его картины сообщали нервам зрителя ощущение, испытываемое при виде чего-нибудь «мучительного».

Роль его фототеки состояла в первую очередь в том, чтобы вспомнить подобный опыт, оказавший воздействие на его собственную нервную систему. Бэкон, в отличие от других художников, никогда не работал с фотографиями, которые делал сам, и только в начале шестидесятых начал работать со снимками, сделанными специально для него другими людьми. Его беспорядочный архив содержал лишь то, что он находил в книгах или в прессе, то, что занимало его воображение. Весь массив был в культурном отношении эклектично-демократичным. Газетные вырезки рядом с фоторепродукциями великих творений, включая Мыслителя Родена и Портрет папы Иннокентия Х Веласкеса. Используя знаменитое полотно или изваяние как источник для собственного произведения, Бэкон никогда не копировал оригинал, «готовую картину», как выразился Фрейд, создавая через много лет серию вариантов картины Шардена Юная учительница (1735–1736). Бэкон, напротив, сделал из фотографии шедевра картину в собственном стиле.

* * *

Первая выставка Бэкона в галерее Hanover открылась в ноябре 1949 года. На ней были представлены гораздо более яркие работы, чем сделанные в середине сороковых годов. Серия из шести Голов была сведена, по существу, к одному элементу, который даже не был настолько масштабным, как можно предположить по названию. Картины изображали лишь нижнюю часть головы: разинутый рот с торчащими острыми зубами, прилагавшееся к нему ухо и намек на шею и плечи. Это было изображением вопля – или, возможно, возгласа или воя – в черной пустоте. Для Бэкона рот был важнейшим органом. Через него он получал массу удовольствия – сексуального, гастрономического, социального, – как любитель еды, выпивки и разговоров. В то же время это был его главный способ агрессии. Необыкновенно красноречивый, он мог часами разговаривать с незнакомцем в пабе, но при этом был способен на внезапные взрывы словесной ярости.