Сталинская коллективизация носила принципиально иной характер. «Раскрестьяненные» жители деревни не включались в какую бы то ни было принципиальную альтернативу тем коллективистским моделям поведения, которые они унаследовали от передельной общины. Более того, на фоне неизбежного в ходе «раскрестьянивания» многих элементов традиционной культуры и морали коллективистские начала этих моделей даже усиливались. Это происходило не только на селе: вместе с ускоренной урбанизацией соответствующая «недомодернизированная» ментальность с усиленной (по сравнению с периодом дореволюционной модернизации) интенсивностью продолжила овладевать городами.
Собственно говоря, «раскрестьянивание» деревни в точном смысле этого слова имело место с демографической точки зрения (массовый исход крестьян в города), в социокультурном же плане оно, напротив, оборачивалось «окрестьяниванием» города. Власть не могла оставить этот процесс без внимания: она была вынуждена идти навстречу чисто крестьянским комплексам, сформировавшимся столетиями натурального хозяйства и жизни в замкнутом крестьянском мирке, для которого враждебно все, что находится за его пределами.
С этим связана неизбежность радикального идеологического разворота в сторону посткрестьянского мировоззрения. Именно обращение к основам традиционной крестьянской психологии лежит в основе отказа Сталина от большевистского интернационализма к великодержавному шовинизму, который так органично дополняет идею возможности построения социализма в отдельно взятой стране. «Пролетарский интернационализм», таким образом, оказался таким элементом марксистского учения, который оказался несовместимым с основами возродившейся русской цивилизации и был благополучно перемолот ее жерновами.
Этого же, с другой стороны, нельзя сказать об основах «крестьянского шовинизма» – феномена, хорошо изученного Жераром де Пюимежем на примере мифологической фигуры Шовена – солдата-землепашца[93]
. Он показал, как первобытный и на первый взгляд чисто локальный, сугубо местечковый культ земли усилиями мифотворцев может быть экстраполирован на общенациональный уровень.Точно так же в сталинском СССР были экстраполированы на уровень общегосударственного самосознания такие традиционно крестьянские комплексы, как замкнутость в своем ограниченном мирке, которому в рамках дихотомии «свои—чужие» противопоставляется враждебный окружающий мир.
На этом примере хорошо видно, как модернизационный прорыв (урбанизация) сталкивается с контрмодернизацион- ным приливом архаики (окрестьянивание городов). И этот парадокс – не единственный. Возьмем социальную мобильность, которая быстро возрастает в период перехода от традиционного уклада к индустриальному. Такая тенденция имела место и в СССР. Однако посмотрим на критерии, по которым происходил отбор при продвижении из низов в верхи. Чем самостоятельнее, разностороннее и культурно богаче был индивид, чем осмысленнее было его представление о собственном достоинстве, тем больше у него было шансов пойти под расстрел или в лагеря, а в лучшем случае сохранить жизнь в невысоком социальном статусе, и гораздо меньше – попасть в советскую элиту. И наоборот: чем ниже в индивидууме уровень «субъектности», самомнения и самоутверждения, а больше преданности «общему делу», которое невозможно отделить от элементарного холуйства перед начальством, тем больше шансов продвинуться и самому стать начальником. И здесь мы опять-таки сталкиваемся с таким элементом «генетического кода» московской цивилизации (заимствованным у монголов), как холопство в отношениях между знатью и государем.
Таких непреодоленных архаических комплексов не только крестьянского, но и «элитарного» происхождения, в сознании советского человека накопилось немало. И это вряд ли может удивлять в условиях, когда в течение семидесяти лет он был искусственно изолирован от магистральных процессов модернизации, которая за это время уже перестала быть запад- ноориентированной, а фактически стала всемирной.
К числу этих комплексов, уходящих корнями в первобытность, несомненно, относится и сменивший поклонение Царю как наместнику Бога на земле культ Вождя, выполняющего ритуальное очищение народа от скверны путем кровавых жертвоприношений. Расцвет бытового сталинизма в XXI веке показывает, что предшествующий советский период не только сохранил целый ряд традиционных комплексов аграрной архаики, но и вытащил из пластов коллективного бессознательного еще более древние.
3.4. Архаика в путинской России
Для того чтобы убедиться, насколько архаичен общественно-политический строй современной России, достаточно еще раз бегло просмотреть вышеперечисленный перечень признаков московской цивилизации, унаследованных цивилизацией советской. Монополия власти сегодня очевидна так же, как во времена СССР. Тот же самый моноцентризм (моносубъектность) социума выражается в отсутствии каких-то хотя бы минимальных противовесов президентской власти.