Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

Представления о национальном характере, столь глубоко укоренившиеся у экспертов по России в Заграничной службе, также повлияли на анализ дипломатами политических тенденций. В одном известном докладе 1937 года Кеннан описал показательные процессы над старым большевиком Л. Б. Каменевым (который руководил оказанием помощи во время голода 1921–1923 годов) и другими, завершив его абзацем в стиле Кеннана о русском мышлении. Эти судебные процессы показали, как унижали преданных революционеров, вынужденных признаться в своем соучастии в возмутительных, нелогичных и фактически невозможных планах государственной измены. Они устранили действующих и прошлых соперников Сталина вместе с миллионами других граждан. Кеннан пришел к выводу, что эти судебные процессы иллюстрировали своеобразную русскую логику, которая существовала задолго до Сталина: «Русский разум, как показал Достоевский, не знает умеренности; и он иногда доводит истину и ложь до таких бесконечных крайностей, что в конечном итоге они сходятся в пространстве, как параллельные линии, и больше невозможно их различать»[546]. Очищенный от литературных аллюзий, аргумент Кеннана появился также в работах его коллег о чистках. Джон Уайли, например, во многом по тем же причинам описал предыдущий раунд показательных процессов как «великолепно русский», в первую очередь из-за неуместности там истины в американском смысле этого термина[547]. А Лой Хендерсон расширил анализ «летаргии и апатии» русских, объяснив политические, а не только экономические недостатки Советского Союза[548].

Понятие о национальном характере сформировало также и восприятие дипломатами внешней политики России. Кеннан и его коллеги предположили, что советская дипломатия была глубоко русской как по манере, так и по направленности. Потребность русских в позерстве, как сказал Кеннан студентам ФСС, в СССР поднялась на уровень «политики и страсти». Как в публичных заявлениях, так и в частной переписке Кеннан подчеркивал русскость советской дипломатической практики. Советские представители разделяли со своими предшественниками царской эпохи подозрительность, страх перед иностранцами, зависть к «культурным» народам Европы и общую неуверенность. К этому списку один посол добавил, что Советы, как и другие «примитивные» народы, могут слишком остро реагировать, когда им угрожают[549].

Кеннан часто непосредственно обращался к аргументу, который он усвоил еще в колледже: климат и географические особенности формируют характер. Наиболее прямо он затронул этот вопрос в эссе 1938 года «Основы российско-американских отношений». Как и указано в названии, статья касалась основ характера. Эти основы, в свою очередь, непосредственно связаны с самими фундаментом: «Между любыми двумя великими мировыми державами отношения всегда в долгосрочной перспективе регулируются определенными относительно постоянными фундаментальными факторами, вытекающими из географических и исторических условий». Он описал аспекты русского характера, которые нашли отклик у американцев – их «необузданную экспрессию», щедрость и готовность бросить вызов традициям. «Величайшие активы Америки в России», заключил Кеннан, коренятся в «качествах американского характера». Этот документ отличается от других работ Кеннана той эпохи, лишь в немногих из которых выражалось какое-либо мнение об американо-российских отношениях. Тем не менее поразительно, что его аргумент в пользу сближения сформулирован в терминах той же логики национального характера, что и его аргумент о российско-американских военных действиях – в терминах «реалий», которые он изучил в Принстоне, Вашингтоне и Берлине[550].

Представление о том, что русский национальный характер определял советскую жизнь, возможно, наиболее четко было выражено в одном из редких розыгрышей Кеннана. Когда Кеннан был болен и лежал в постели в Москве в 1936 году, его друзья, чтобы его развлечь, нашли депеши американского дипломата Нила Брауна 1850-х годов. Кеннан обнаружил, что его жизнь в советской Москве в 1930-х годах во многом схожа с жизнью его предшественников в Санкт-Петербурге восемью десятилетиями ранее. Чтобы доказать свою точку зрения, Кеннан отправил в Вашингтон некоторые депеши Брауна – как будто они описывали нынешние советские события, – изменив только имена и даты. Он подразумевал, что русский характер и русская жизнь пережили даже самые кардинальные политические и экономические перемены[551].