Модные магазины и модистки Москвы первой половины XIX столетия

Ремесленники набирали учеников – и русские помещики охотно определяли «в ученье» своих крепостных, чтобы иметь в имении или в доме швею, способную содержать в порядке господский гардероб. В газетном объявлении о наборе учениц читаем: «Г-жа Луиза, белошвейка… берет учениц на следующих условиях: лета ученицы должны быть от 12 до 14 лет; контракт заключается на 5 лет; деньги должны платить по 75 рублей сер. В продолжение же этих 5 лет г-жа Луиза берет на себя обязанность их окепировать. Г-да живущие в Москве, которые пожелают сами одевать своих девушек, обязаны только платить 15 р. сер. для контракта, адреснаго билета и бани за все 5 лет. Жительство имеет на Большой Дмитровке, в Столечниковском переулке, в доме г-на Засецкаго»⁴⁰¹.

В Центральном историческом архиве Москвы сохранилась «Книга… данная из Московской шестигласной думы маклеру Московской ремесленной управы Алексею Вагнеру для записки на сей тысяча восемьсот пятьдесят третий год условий, заключенных мастерами, подмастерьями и учениками». Вот одна из ее записей: «1853 год[а] июня 5 д[ня] я нижеподписавшийся дворовой Г[оспожи] Волковой человек Андрей Проходаев заключил сие условие с почетной гражданкой Викторией Андреевой Лебур в том, что отдал я ей дочь мою вольноотпущен[ную] девицу Агафью Андрееву для обучения шить и кроить всякого рода женское платье. и делать новейшие головныя уборы во всяком вкусе сроком на пять лет. В течение срочного времени содержание оной девочки как-то пища, банное, платомойное от нея Лебур получать, а платье верхнее, нижнее от меня Проходаева. В учении оной девушке жить во всяком повиновении и послушании, а буде что зделает непристойное, то наказывать соразмерно вине дозволяю. Если же она окажется к сему вышеозначенному ремеслу неспособной, в таковом случае чрез один год дать знать ей Лебур мне отцу ея Андрею. Если же случится, что девушка занеможет, то отдать ея в больницу на мой Андреева счет. Во время учения ей Лебур дочь не отсылать, а мне Андрею не брать». Отец обязался уплатить модистке за обучение дочери 150 рублей серебром. Контракт подписали Гаврила Лебур и «за неумением грамоте» своего дворового коллежская советница Варвара Волкова⁴⁰².

Об обязательствах хозяев мастерских современник писал: «Нередко включается в контракт условие, чтобы мастерица, по окончании учения, выдала ученице, в виде награды, 20 или 25 рублей.

Портрет Татьяны Алексеевны Гурко. 1828 г. Неизвестный художник 2-й четверти XIX в.

Слышатся, впрочем, жалобы и, как кажется, небезосновательные на то, что поступающие в учение девушки, прежде чем начнут учиться, находятся год и даже более в услужении или на побегушках у хозяйки, так что они, вследствие этого, теряют много времени и не всегда успевают научиться хорошенько ремеслу к истечению контрактного срока»⁴⁰³. Действительно, поначалу «новенькие» выполняли разнообразные поручения по хозяйству: убирали в мастерской, выносили отходы, кололи дрова, бегали в мелочную лавку и даже нянчили хозяйских детей. Героиня А.И. Левитова рассказывала о тяжелом труде: «Умерла мать, – осталась я по двенадцатому году одна на свете. Уж не знаю, какой добрый человек пристроил меня в учение к модистке. Тут я… ведра тяжелые таскала… в морозы, кое-как прикрытая, по целым дням белье мыла на реке»⁴⁰⁴.

Но и безобидное поручение могло обернуться трагедией. В полицейском отчете за 1841 год зафиксировано происшествие в Тверской части Москвы. «29 сентября в 12 часу утра портная мастерица московская 3-й гильдии купчиха Елизавета Рейне-Малле послала искать сбежавшую у ней собачку учениц своих девочек: гг. Брянчанинова Глафиру Григорьеву, Миллера Марью Иванову, Стремоухова Анну Алексееву и Пашкова Анну Васильеву, из которых первые две, идя по улице порознь от последних, нашли сдобную из пшеничной муки лепешку, от которой откусивши Глафира Григорьева и почувствовав неприятный вкус, проглотила немного и бросила, а Марья Иванова несколько съела той лепешки, но по неприятному вкусу также бросила. По возвращении же девочек в квартиру хозяйки своей, начально с Марьей Ивановой, а потом и с Глафирой Григорьевой сделалась рвота. По осмотру приглашенным медиком оказалось, что у девочек, в особенности у Марьи, 13 лет, воспаление желудка со рвотою; почему она Иванова отправлена была для дальнейшего лечения в городскую частную больницу; но при самом приеме там умерла; Глафира же осталась у хозяйки. По первоначальному спросу девочки Иванова и Григорьева объявили, что впереди их шел какой-то мужик в сером армяке, которого они в лицо не видали, и думая, что это он потерял лепешку, подняли ее»⁴⁰⁵.