Моё!

– Она секретарша в фирме по недвижимости, – продолжал Дуг, терзая ее тихим, потухшим голосом. – Мы познакомились, когда я выполнял работу для одного из их партнеров. Она мне показалась.., не знаю.., симпатичной, наверное. Я пригласил ее на ленч. Она согласилась. Она знала, что я женат, но не возражала. – Взгляд его шарил по облакам. – Это случилось быстро. Два совместных ленча подряд, а потом я пригласил ее поужинать. Она сказала, что лучше приготовит ужин у себя дома. По пути туда я съехал с дороги и сидел в машине и думал. Я знал, что делаю. Что переступаю через тебя и через Дэвида. Знал.

– И все равно сделал. Очень заботливо с твоей стороны.

– И все равно сделал, – согласился он. – И для этого не было причины, кроме одной, старой и истрепанной, как мир. Ей двадцать три, и с ней я снова был мальчишкой. Как будто все только начинается – ни ответственности, ни жены, ни будущего ребенка, ни взносов за дом, ни взносов за машину, только голубой простор впереди. Звучит полной чушью, да?

– Да.

– Может быть, но это правда. – Он посмотрел на нее постаревшим от печали лицом. – Я собирался порвать с ней. Я думал, это будет одноразовый роман. Но.., это оказалось не в моей власти. Она готовилась к экзаменам на агента по недвижимости, и я ей помог с заданиями. Мы пили вино и смотрели старые фильмы. Знаешь, говорить с человеком такого возраста – это как говорить с человеком с другой планеты. Она ничего не слышала о «Степном волке», о Джоне Гарфилде, о Борисе Карлофе, или… – Он пожал плечами. – Думаю, я старался заново найти себя, быть может. Сделаться моложе, стать тем, кем я был до того, как узнал, что почем в этом мире. Она смотрела на меня и видела кого-то, кого ты не знаешь, Лаура. Не знаю, понятно ли тебе это.

– Почему ты мне не дал увидеть того человека? – спросила она. Голос ее дрогнул, но она держала слезы в узде. – Я хотела тебя увидеть. Почему ты мне не дал?

– Ты знаешь меня настоящего. Ее одурачить было легче. Лаура почувствовала, как на нее обрушивается шквал отчаяния. Она хотела прийти в ярость, завопить или запустить в него чем-нибудь, но не сделала этого. Она сказала спокойным голосом:

– Но ведь мы когда-то любили друг друга, верно? Ведь это не было ложью?!

– Нет, это не было ложью, – ответил Дуг. – Мы действительно любили друг друга. – Он вытер рот тыльной стороной ладони, глаза его блестели и смотрели мимо нее. – Мы сможем все исправить?

Кто-то постучал в дверь. Вошла сестра с рыжими кудряшками, неся небольшое человеческое существо, завернутое в пуховое голубое одеяло. Сестра улыбнулась, показав слишком крупные передние зубы.

– Вот и наш малыш! – жизнерадостно сказала она, отдавая Дэвида матери.

Лаура взяла ребенка. Кожа у Дэвида была розовой, головка – возвращенная к овальной форме чуткими руками доктора Боннерта – покрыта светлым пушком. Он мяукнул и мигнул бледно-голубыми глазками. Лаура вдыхала его аромат: персик со сливками, который она ощутила, еще когда Дэвида принесли ей в первый раз после мытья. Вокруг пухлой левой лодыжки была повязана пластиковая ленточка, гласящая «Мальчик, Клейборн, 21». Мяуканье вдруг прервалось икотой, и Лаура сказала: «Ш-ш-ш, детка», – и стала его качать на руках.

– Кушать хочет, – сказала сестра.

Лаура расстегнула больничный халат и направила рот Дэвида на сосок. Одна из его ручонок вцепилась в плоть ее груди, и губы заработали. Это было ощущение, наполненное удовлетворением и – да, и чувственностью, и Лаура глубоко вздохнула, ощущая, как сын кормится материнским молоком.

– Ну, какие мы молодцы! – Сестра улыбнулась и Дугу, потом убрала улыбку, увидев его землистое лицо и запавшие глаза.

– Я вас пока оставлю, – сказала она и вышла из палаты.

– Глаза у него твои, – сказал Дуг, наклоняясь через кровать, чтобы взглянуть на Дэвида. – Совсем твои.

– Я бы хотела, чтобы ты ушел, – сказала ему Лаура.

– Но ведь можем мы это обсудить, разве нет? Все еще можно исправить.

– Я бы хотела, чтобы ты ушел, – повторила Лаура, и в глазах ее Дуг не увидел и грана прощения.

Он выпрямился, заговорил было снова, но увидел, что это бесполезно. Она больше не обращала на него внимания, она ничего не видела, кроме бледного младенца, прислоненного к ее груди. Простояв без толку еще минуту, когда тишину нарушало только чмоканье губ Дэвида на набухшем соске матери, Дуг вышел из палаты.

– Вырастешь большой и сильный, – склонилась она к сыну, снова освещаясь улыбкой. – Будешь сильный и большой.

Это жестокий мир, и людям ничего не стоит дотла сжечь любовь и угольки растоптать. Но вот – мать держит на руках сына и тихо ему напевает, и вся жестокость мира отходит в сторону. Лаура не хотела думать о Дуге и о том, что ждет их, и не думала. Она поцеловала Дэвида, ощутила сладость его кожи и провела пальцем по тоненьким жилкам на его головке. В них пульсировала кровь, сердце его билось, легкие работали: чудо осуществилось и лежит прямо в ее руках. Она смотрела, как он моргает, смотрела, как бледно-голубые глаза обыскивают царство его ощущений. Никто ей в мире не нужен, кроме него. Никто и ничто.