Двигаюсь быстрее, ловя кайф, которого никогда не чувствовал. Вот, что значит близость с человеком. Так должно быть всегда. Вот так, когда каждая жилка члена пульсирует, когда напряжена каждая мышца тела. Когда под ладонью теплота ее животика, и звук ее сбившегося дыхания подстраивается под мой. Когда при ее голосе в голове проступает каждая минутка, проведенная с ней: смех над героями совместно читаемых книг, внимательные, широко раскрытые глаза при моем рассказе о птицах, присевших на ветки деревьев, рассуждения на тему детских имен…
Рита сжимается слишком рано, прижавшись ко мне трясущейся попкой, и я останавливаюсь, чтобы прочувствовать каждый миг ее оргазма. Прижимаю ее к своей груди, облизывая плечи и шею. Я не могу от нее оторваться. От покрывшейся мурашками кожи, от мягкости ее тела, от спустившегося до шепота голоса. Двигаюсь резче, когда ее тело слегка обмякает. Обхватываю одной рукой ее грудь, так манящую меня. Другая моя ладонь на животе, я не могу отпустить его. Зато руки Риты, теперь полностью оперевшейся на меня, уже вцепились в мой зад. Черт. Это слишком круто, чтобы быть правдой. Кончаю под ее протяжное «Уууу» и резкие сокращения мышц всего тела.
Долго не могу выпустить ее. Не хочу. Я могу стоять так всю оставшуюся жизнь. Сжимать ее тело и слушать ее неровное дыхание.
– Я хочу в Крым с тобой, – нарушает она тишину.
– Тебе лучше рожать в Москве. Я свожу тебя туда, как только ситуация наладится.
– Я попрошу Алексея Витальевича вернуть тебя в Москву. Я хочу, чтобы ты был рядом.
Это самые дорогие слова. Можно отдать все, что есть, но выжить, если эти слова будут со мной.
– Я буду рядом, когда ты будешь рожать, – обещаю я.
И это не просто слова. Я буду рядом, чего бы мне это не стоило. Пока не знаю, как. Но буду.
Аккуратно переворачиваю Риту лицом к себе. Прижимаюсь к ее губам. Мне нравится, как увеличившийся живот врезается в меня. Приподнимаю ее за бедра и усаживаю на успевшую нагреться скамейку. Сам встаю на колени перед ней. Мне нравится эта поза. Мои глаза прямо напротив ее груди, и я могу видеть, как изгибаются в улыбке маленькие пухлые губки.
– Мне было хорошо, – уверенно произносит она, – но теперь мне надо прилечь. Да и в сауне уже жарковато, а мне запретили пока перегреваться.
– Тогда зачем ты потащила меня в сауну?
– Ну, знаешь, с ней связано столько воспоминаний. Мне кажется, тебя это возбуждает.
– Пухляяш, ну прости уже меня за тот дурацкий инцидент, – стону я, вспомнив, как запер ее тут.
– Ты прощен за все, давно и точно, – смеется моя жена. – Но как только я оправлюсь от родов, ты будешь держать меня тут так долго, как выдержишь.
Теперь смеюсь я. Мне нравится то, что она сказала. В меру пошло и с легким вызовом.
Рита засыпает, как только добирается до нашей спальни. И все полтора часа ее дневного сна я лежу рядом, разглядывая ее и поглаживая. Жаль, что я не могу остаться с ней. Но просить отца о переводе в Москву до истечения контракта я тоже не стану. Он решил наказать меня, надо сказать, решил правильно, и я отбуду этот срок до конца.
***
В палаточном городке на границе леса, за которым заканчивается наша территория, раздается аромат гречневой каши с тушенкой. Парни кривятся. Они дежурят уже вторые сутки, и этот запах возникает уже в четвертый раз. Все устали от гречки. А я нет. Хотя я дежурю четверные сутки и этот запах чую в четвертый раз. Каша? Хорошо! Мясо? Еще лучше! А еще круто отсутствие аппетита у Кобаря, так как его гречка – моя гречка. Ну, не хочет человек, что тут поделать? Надо помочь другу.
– Думаешь, в казарме тоже это варево? – интересуется друг.
– Я свожу тебя в ресторан, – обещаю я и поглаживаю его по темно-русой голове.
– Да отвали ты от меня!
Мою руку беспардонно скидывают. Парни из отряда посмеиваются, травя шуточки насчет моей ориентации, но я важно сообщаю, что волосы Лехи одного цвета с волосами моей жены. Такие же мягкие и приятные. Проверяю еще разок, не ошибся ли, и да, на ощупь они мало отличимы от волос Риты. Мою ладонь скидывают повторно, но уже нежненько, чтобы не расстроить. Я на нервах последние дни. Пухляшу скоро рожать и это проблема, поскольку выбраться с полуострова не просто. Гражданская авиация еще не отлажена. Да и командир что-то говорил о том, что сгноит меня тут за дерзкую выходку в бане. Вернее, за ее пределами.