Мое любимое чудовище

Предплечье Килбурна легло поперек его горла и начало давить, лишая легкие воздуха. В другой руке гигант сжимал угрожающе острый изогнутый нож. И теперь Тревельон с минуты на минуту ждал, что смертоносное лезвие вонзится в его плоть. Перед его глазами заплясали черные точки, и он отчаянно пожалел о том, что не вынул из-за пояса оба пистолета, прежде чем окликнуть Килбурна. Во всяком случае, у него была бы возможность выстрелить, когда великан бросился на него, но тогда он переживал, что пуля может задеть стоявшую рядом женщину, хотя…

Нога перестала вдруг болеть, что настораживало, и Тревельона окутала тьма, лишающая зрения.

А затем свет, воздух и боль внезапно вернулись.

Тревельон перекатился на бок, захлебываясь кашлем, по мере того как воздух наполнял его измученные легкие. Ногу пронизывали мучительные судороги. Он выбросил вперед руку в надежде нащупать хоть какое-то оружие. Пистолеты были бесполезны, но если бы он смог дотянуться до своей трости, то размозжил бы ею Килбурну голову.

Он поднял голову.

Килбурн сидел на корточках неподалеку, как какой-то огромный туземец. Его руки свисали между коленями, и в одной все еще был зажат нож. Левая сторона его лица была залита кровью, и это еще больше придавало ему сходства с дикарем. Только вот в глазах его не было злости. Он просто наблюдал за попытками Тревельона подняться на ноги — настороженно, но не угрожающе.

Прищурившись, капитан огляделся по сторонам.

— Ждете, что кто-то придет к вам на помощь?

Килбурн моргнул, и, наконец, на его бесстрастном лице возникло некое подобие эмоций, а точнее — сардоническая усмешка.

— Тогда чего вы ждете? — Тревельону удалось приподняться на локтях, но нога отдалась такой болью, что он вряд ли сможет стоять как минимум полчаса, если, конечно, те у него будут.

Неужели он просто садист и нарочно оттягивает момент убийства?

Пожав плечами, Килбурн сунул нож за пояс и за чем-то потянулся, заставив Тревельона напрячься, но тот лишь протянул ему трость.

Капитан удивленно посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на убийцу и выхватил трость из его руки.

— Почему вы мне не отвечаете? Не можете говорить?

И опять эта сардоническая улыбка и качание головы.

Тревельон, лежа на спине, имея в качестве оружия лишь трость, молча таращился на великана и выглядел жалко и беспомощно, но, несмотря на это, Килбурн даже не попытался к нему приблизиться.

И что еще хуже — помог ему.

Тревельон вскинул голову, когда его вдруг посетила простая, естественная и совершенно удивительная мысль:

— Вы не убивали тех людей, верно?

Аполлон смотрел на лежавшего на земле мужчину, не обращая внимания на обжигающую боль в голове. Он сразу узнал капитана Джеймса Тревельона: теперь ему было известно его имя, — а в то утро, когда Аполлона арестовали, он был просто драгуном в красном мундире, вестником его грядущего краха.

Сейчас капитан был одет в черное, грудь его пересекали широкие патронташи, но обе кобуры были пусты: пистолеты валялись в пыли неподалеку. Какая жалость! Это были довольно изящные модели, украшенные выпуклым серебряным тиснением на рукоятках.

Этот человек хотел его арестовать: вернуть в ад под названием «Бедлам». Ему следовало убить драгуна или по меньше мере сделать так, чтобы он больше никогда не смог сюда прийти. Аполлон не сомневался, что многие бы на его месте поступили именно так и больше никогда об этом не вспоминали, но он, к добру или нет, не был одним из них. В Бедламе он подвергался истязаниям, результатом которых стало его поврежденное горло, поэтому он предпочитал более цивилизованные способы решения проблем.

Открыв сумку и достав блокнот, Аполлон написал: «Я никого не убивал».

Тревельон, пребывавший в весьма неудобном положении, вытянул шею, чтобы прочитать написанное, и шумно выдохнул.

— Но в то утро вы определенно выглядели так, словно действительно совершили убийство: весь в крови, с зажатым в руке ножом и совершенно не в себе.

Слова капитана прозвучали как обвинение, и все же в его голосе Аполлон услышал заинтересованность и впервые вдруг ощутил крошечный, совсем слабый проблеск надежды. Он осторожно пожал плечами и написал: «Я был пьян».

Судя по тому, как Тревельон принялся массировать икру правой ноги, его сильно беспокоила боль.

— Я повидал немало выпивох, и у большинства из них была хоть какая-то логика. В ваших же действиях не было никакого смысла.

Аполлон вздохнул. Кожу саднило в том месте, где ее вскользь зацепила пуля, голова раскалывалась, а рубашка изрядно пропиталась сочившейся из раны кровью, но что еще хуже — он все еще отчетливо ощущал прикосновение прохладных изящных пальцев мисс Стамп к своей щеке. Это было так чувственно. А капитан разрушил этот хрупкий момент близости. На лице мисс Стамп был написан такой ужас, когда Аполлон жестом приказал ей уйти вместе с ребенком. Ему хотелось разыскать ее и убедиться, что она в полной безопасности и не слишком напугана, а еще извиниться: причиной ужаса на ее лице была ситуация, а не он.