Мое любимое чудовище

— Мы распили бутылку вина, а после этого — темнота. Я проснулся на следующее утро с жуткой головной болью: казалось, череп вот-вот расколется, — и как только пошевелился, меня сразу же вырвало. А потом я увидел свои руки.

Он судорожно сглотнул и хрипло продолжил:

— Я напивался и раньше, но такого не было никогда. Мои руки были в крови, в правой я держал нож, кто-то кричал. Я попытался подняться, но не смог: не держали ноги. А мои друзья…

Лили сжала его руки, словно хотела успокоить, поддержать. Она уже знала, что случилось с его друзьями: трагедия подробно описывалась в бесчисленных газетных статьях, — и никому не было дела, насколько достоверно это описание. Все трое друзей Аполлона были зверски убиты.

— О, Боже! — прошептала Лили. — Какой ужас…

— Пришли солдаты, — безучастно продолжил Аполлон. Слышал ли он ее? — Меня увели в кандалах, причем цепи были на лодыжках, запястьях и шее, и отправили в Ньюгейт дожидаться суда. Меня постоянно рвало, и на протяжении нескольких дней я был не в себе. О тюрьме я почти ничего не помню, но зато хорошо помню Бедлам.

Лили прижала его ладонь к губам, давая понять, что он не обязан все это рассказывать, потому что очень боялась, что ему все же придется — не ради нее, ради себя.

— Его… запах до сих пор преследует меня. Нестерпимая вонь от немытых тел и людских испражнений. Здесь меня тоже держали на цепи, потому что в первые дни я пребывал в ярости от страха и отчаяния и вел себя как буйно-помешанный до тех пор, пока не ослаб от недостатка воды и пищи.

Лили всхлипнула от переизбытка чувств: просто невыносимо слушать, как сильного человека подвергали унижениям, словно дикого зверя, приковав цепями. Встав на колени, она обхватила его голову, прижала к груди и лишь тогда ощутила влажные дорожки слез на его щеках.

Аполлон уткнулся носом в ложбинку между грудями, судорожно вздохнул и продолжил:

— Артемис пришла ко мне, как только смогла: принесла еду и отдала все свои деньги моим тюремщикам, чтобы те не забили меня до смерти. Мой отец умер за год до этих событий, а мать — как только узнала о моем заточении в Бедлам: не выдержало сердце. Моя же сестра — гордая сестра — вынуждена была наняться в компаньонки к нашей кузине.

Голос Аполлона сорвался, и Лили принялась гладить его большую голову в попытке утешить, хотя и понимала, что потерпит неудачу. А он, как ребенок, повернулся и прижался щекой к ее груди.

— Наконец-то у Артемиды появилась крыша над головой, над ней больше не висели угроза голода. Я не спал несколько ночей, после того как получил известие о смерти матери, боясь, что сестру вышвырнут на улицу, но ничего не мог сделать, совсем ничего. Я должен был защищать ее, заботиться о ней: сделать все, чтобы она никогда ни о чем не беспокоилась, — но был совершенно бессилен. Даже человеком назвать меня было трудно.

— Ш-ш-ш! — Лили, уже не сдерживая слез, стала покрывать поцелуями его волосы. Немыслимо, что ему пришлось столкнуться с такой бесчеловечностью.

— То, что они творили… — Его голос звучал хрипло, надломленно. — Там была женщина, несчастная сумасшедшая, но как она пела! У нее был чудесный голос. Однажды ночью надсмотрщики пришли, чтобы надругаться над ней, но я окликнул их, начал насмехаться над ними, пытаясь отвлечь их внимание, и тогда они взялись за меня.

Лили замерла, ее горло сдавило от страха. О, храбрый Аполлон! Как это благородно и в то же время безрассудно — вызвать на себя гнев тюремщиков.

— Они били меня до тех пор, пока не потерял сознание. Именно тогда я лишился голоса. Позднее, после того как герцог Уэйкфилд спас меня и я лежал в постели, восстанавливая силы, я думал о ней. Однажды ночью я тайком пробрался в тот барак, но женщины уже не было: ее жизнь унесла лихорадка. Возможно, это и к лучшему.

Лили увидела, что глаза Аполлона закрыты, брови сурово сошлись на переносице, но он нашел в себе силы продолжить:

— Но я позаботился, чтобы надсмотрщик — тот, что руководил остальными — больше никому не причинил вреда. Я вытащил его из Бедлама и отдал вербовщикам. Где бы он сейчас ни находился, жизнь у него не сахар. Я никогда бы прежде не поступил так, но Бедлам меня изменил.

Они отобрали у него что-то очень важное, когда он был беспомощен, подумала Лили, но сломить не смогли, и это ее несказанно удивило.

Обняв его лицо ладонями, она заглянула ему в глаза и по-матерински мягко, как ребенку, сказала:

— Ты выжил. Все выдержал и выжил, а это главное.

Губы его изогнулись в горькой усмешке.

— У меня не было выбора.

Лили покачала головой.

— Выбор есть всегда. Ты мог бы сдаться, позволить им забрать твой разум и душу, но стойко продолжал бороться. Я считаю тебя настоящим мужчиной, смелым, сильным, справедливым — мне такие не встречались.

— Просто, я думаю, ты встречала не так уж много мужчин, — прошептал Аполлон вроде бы беззаботно, но лицо его все еще сохраняло печать произошедшей в его жизни трагедии.