Мое не мое тело. Пленница

— Только делай это без лишней огласки.

Абир-Тан напрягся:

— Почему?

Я смочил горло:

— Тарис была заперта на корабельной гауптвахте. Дверь не открыть без кода, ты прекрасно это знаешь. Это кто-то из своих.

Лицо Абир-Тана вытянулось:

— Может, повредило коммуникации? Упали блоки?

Я покачал головой:

— Электроника исправна.

Я смотрел в его лицо, которое только теперь начинало едва заметно краснеть. Он нахмурился, откинулся на спинку стула, вцепившись в столешницу, покачал головой с каким-то особенным рвением:

— Она не пойдет против тебя. Нет! Никогда. Ты сам это знаешь.

— Боюсь, что в ее понимании это борьба не против, а за. Она вбила себе в голову, что борется за мою любовь.

— Но это предательство. Она имеет звание и…

— Женщины не имеют званий. Когда вмешивается то, что они называют чувствами, все звания превращаются в пыль. Я могу обвинить ее в пособничестве, имея доказательства. И это будет справедливо.

— Кьяру? Пойдешь на это?

— Но ведь это измена. Или тебе жаль ее?

Он покачал головой:

— Ведь нет доказательств.

Я кивнул:

— Так найди их. Допроси свою девку.

— А если не удастся?

— Тогда я выбью их другим способом. Ты сказал верно: это измена.

Абир-Тан побледнел:

— Но если она не причастна?

— Значит, она не причастна. Но тогда причастен кто-то другой. Найди мне его.

Он вытянулся, церемонно кивнул:

— Да, мой карнех. — Он помедлил: — А что говорит Тарис?

Я поднялся, намереваясь уйти:

— Ничего не говорит. Она в метаторе.

Абир-Тан отшатнулся, в глазах на мгновение мелькнул ужас, тут же сменившийся какой-то расслабленной мягкостью. Но он промолчал.

Дверь щелкнула с шипением, заставив меня повернуться. Я увидел Пруста. Он задрал голову, вытянулся:

— Мой карнех, Зорон-Ат срочно просит вас зайти.

Внутри все ухнуло. Будто бросили огромный камень на дно глубокой шахты. С глухим мощным звуком, запускающим вибрации. Я посмотрел на часы — прошло сорок минут с тех пор, как я вышел.

В ушах зашумело, меня обдало волной нестерпимого жара, я оглох на несколько мгновении, сжал кулаки.

Провал.

Хотелось схватить Пруста за грудки, трясти, как плодовое дерево. Но мальчишка ни в чем не виноват. Виноват я один.

Я, наконец, взял себя в руки. Одернул китель. Пруст стоял у двери вытянутый, напряженный. Челюсть сжата, подбородок задран. Но глаза… Он уже хорошо изучил меня и теперь боялся до одури. Он то и дело бросал опасливые взгляды, но тут же отводил — не выдерживал.

Я стиснул зубы так, что заломило челюсть, посмотрел на мальчишку:

— Он что-то сказал?

Пруст вытянулся еще сильнее, аж подскочил:

— Никак нет, ваше превосходительство.

Я бросил взгляд на Абир-Тана. Он тоже был напряжен, стоял у стола, сдвинув брови. Приосанился:

— Мой карнех, могу я сопроводить вас?

— Зачем?

— Я тоже хочу знать результат.

Я коротко кивнул и вышел. Абир-Тан вышел следом, Пруст замыкал. У дверей лаборатории я остановился. Несколько раз глубоко вздохнул. Плевать, что другие видят мои терзания. Сейчас — плевать, как никогда. Я боялся услышать одно — что девчонка мертва.

Дверь дрогнула, зашипела. Я вошел, Абир-Тан — следом. Пруст остался в коридоре.

Зорон-Ат стоял посреди лаборатории, заложив руки за спину. Перекатывался с пятки на носок и не остановился, когда я вошел. Так и продолжил. Это выдавало крайнюю степень напряжения. Бледный, взмокший. Глянцевая лысина ловила огни ламп.

Я посмотрел на шкалу. Белая. Лишь таймер продолжал отсчитывать время. Только теперь я понял, что не слышу знакомого писка. Все это значило только одно — неудачу. Я не достиг ничего. Ничего.

Я все же посмотрел на толстяка:

— Что ты мне скажешь?

Медик обтер лоб одноразовой салфеткой. Он медлил. Наконец, взял себя в руки:

— Неудача, мой карнех.

Я стоял молча, тяжело и шумно дышал. Только бы не сорваться и не разнести эту лабораторию к чертям. Но как удержаться? Жаль, что не изобрели дерьма, позволяющего отматывать время назад. Скольких ошибок можно было бы избежать.

Мне некого было винить. Лишь самого себя.

Я посмотрел на Абир-Тана, на вытянутую розовую рожу. Сейчас я меньше всего хотел видеть его сочувствие.

— Выйди вон.

Он мгновение медлил, кольнул меня острым взглядом и молча вышел.

Я выудил из кармана сигарету, какое-то время просто стоял, утопая в дыму. Немного отпустило, но лишь затолкало гнев и разочарование куда-то подальше. Казалось, в горло. Встало комом, который хотелось сглотнуть или выплюнуть.

Я больше не желал ничего спрашивать. Все было предельно ясно. Я посмотрел на толстяка:

— Верни мне колбу.

Зорон-Ат кивнул, подошел к держателю. Занес было руку, но остановился, сосредоточенно смотрел. Вывел какую-то таблицу. Наконец, повернулся:

— Рано, ваше превосходительство. Эфир еще в системе.

Я кивнул. Что оставалось — только кивать. Я тяжело опустился на кушетку, прислонился к стене. Смотрел, как толстяк суетится вокруг метатора. Это казалось мышиной возней. Каким-то животным инстинктом. Он представлялся мне сейчас жирным глянцевым жуком, обустраивающим нору. И проку от него было ровно как от жука.

Я сглотнул, все еще пытаясь протолкнуть проклятый ком в горле. Слюна была горькой от табака.

— Зорон.

Он обернулся, насторожился: