Мое непреклонное сердце

- Что это значит? - спросил Бриттон, как только она закрыла двери. Сильвия говорит, что теперь я должен стать графом.

- Это верно, - невозмутимо ответила Мерседес.

Бриттон скривил рот и серьезно, как взрослый, скрестил руки на груди.

- Да, но я не думаю, что мне этого хочется. А как же Брендан? Он тоже будет графом?

- Нет. Ты родился первым, и титул принадлежит тебе.

Хлоя вздохнула:

- Мы пытались объяснить.

- Я не сомневаюсь, Бриттон, что со временем ты поймешь это. Я не очень понимаю, чем ты так обеспокоен.

- Ну как же, все, даже Сильвия, говорили, что он нам не отец, и вдруг теперь - он нам отец. Вернее, бы потому что теперь он умер.

Мерседес положила руку на его узенькое плечо.

- Понимаю, - мягко сказала она. - На вас сразу свалилось так много нового.

- Да, довольно много.

Необычайно серьезный вид Бриттона вызвал улыбку на губах Мерседес.

- Мистер Гордон, вы сказали, что это добавление к завещанию моего дяди пришло к вам пять дней назад?

- Правильно, - официальным тоном ответил он.

- А каким числом оно датировано?

- Минуточку! Предыдущим днем.

- - И вы нашли тех лиц, которые засвидетельствовали желание моего дяди признать своих сыновей?

- Да. - Он откашлялся. - Это было непросто, скажу я вам. Не совсем обычный случай, но они оказались вполне надежными.

- И кто же это?

- Некто мистер Эшбрук и мистер Дикинз, - ответил он.

Мерседес едва не упала. Мистер Гордон выскочил из-за стола и участливо спросил:

- Вам плохо? Могу я чем-нибудь помочь?

- Нет... Просто... я подумала... Нет, все хорошо. - Она заметила, что Сильвия с Хлоей внимательно наблюдают за ней. - Если вы не против, я сяду.

Бриттон немедленно выскользнул из-под ее руки и предложил свое место.

- Можете ли вы рассказать мне что-нибудь об этих господах - Эшбруке и Дикинзе? - спросила она, немного придя в себя. - Кажется, вы сказали, что они не совсем обычные для этого дела люди. Что вы имели в виду?

- Я имею в виду, что они не принадлежат к кругу друзей вашего дяди. Мистер Эшбрук - владелец портовой таверны, а мистер Дикинз продает билеты на морской линии Гарнста.

- Вы не находите это странным? - спросила она. - Почему мой дядя попросил именно их засвидетельствовать эти изменения в своем завещании?

Гордон перевел взгляд с Мерседес на остальных членов семейства. Потом снова посмотрел на Мерседес и начал с некоторой боязнью, еще более усугубляющей его скованность:

- А вы уверены...

- Вы вполне можете говорить при них, - сказала она. - Ведь они его дети..

- Хорошо, - решился он. - Признаюсь, я думал, что Уэйборн собирался покинуть страну.

Мерседес кивнула.

- То же самое думала и я. Мистер Гордон, я хотела бы пригласить сюда капитана Торна, его поверенного и мистера Паттерсона, нашего шерифа, чтобы они узнали эти новости из ваших уст. Сильвия, Хлоя!

Девушки вскочили со своих мест, не дожидаясь конца фразы, и, взяв за руки близнецов, выбежали из библиотеки.

- Не будете ли вы столь любезны, мистер Гордон, чтобы попросить их выслушать вас.

Когда все собрались, Мерседес сделала небольшое вступление.

- Думаю, вам будет интересно послушать, что сейчас скажет мистер Гордон. И особенно вам, мистер Паттерсон.

Шериф важно кивнул Мерседес, всем своим видом демонстрируя готовность слушать.

- Мистер Гордон, пожалуйста, повторите, что вы, сейчас сообщили нам.

Поверенный графа насадил покрепче очки на нос и начал еще раз зачитывать изменение к завещанию графа. ;

Колин не обращал внимания ни на чтеца, ни на содержание документа. Он сидел позади всех в кресле, где только что сидела Мерседес, и наблюдал за ней настороженным взглядом из-за полуприкрытых век.

Она сидела одна на маленьком диване, спокойно положив руки на колени. В ней не было того напряжения, которое он наблюдал в последние дни. Ее серые глаза снова были ясные, не затуманенные страхом или тревогой. Брови разгладились, и она больше не кусала свою бедную нижнюю губу. Щеки омыл слабый румянец, прогнав ту сероватую бледность, которая не покидала ее лицо с тех пор, как она узнала о смерти дяди.

Черная траурная одежда подчеркивала стройность ее фигуры с подобающей случаю строгостью. Эти бесчисленные метры искусно подогнанной мануфактуры не пригибали ее к земле, а гармонично облегали ее формы, заставляя Колина вспоминать свои руки на ее теле...

Колин приказал себе в дни траура избегать ее. Сделать это было намного легче, чем заставить себя не думать о ней. Он делал вид, что не замечает ее попыток заговорить с ним, поймать его взгляд. Он знал - она хотела объясниться с ним, но он не желал выслушивать никаких оправданий и объяснений. И когда наконец злость его прошла, все, что ему осталось, было горькое чувство измены и... утраты.