Мозг плавился — окончательно и бесповоротно, и было неважно, как сильно я об этом пожалею, когда все закончится, и разум снова встанет на место, неважно, какой бес в него внезапно вселился, неважно до такой степени, которую я даже вообразить себе не могла. Был только его язык у меня во рту. Врывающийся, ненормальный, твердый, — господи, нет, так не бывает, — его бедра, почти грубо подающиеся вперед.
Руки выпустили лицо, скользнули вниз, не разрывая контакта с кожей. Ведомая глупым, но фактически болезненным желанием прикоснуться, я оторвалась от его футболки и осторожно обхватила напряженные запястья, ловя застывшие на ключицах ладони. Медленно провела по предплечьям вниз, к локтям. В голове не укладывалась мысль, что он замер, позволяя исследовать эти прекрасные, боже, Старк, руки, очерчивая пальцами тонкие венки, выступающие под кожей.
Сбивчиво дышит в паре сантиметрах от моих губ.
А затем, не понимая до конца, что делаю, потянула его на себя, вынудив руки Тони соскользнуть дальше, за спину. За эту проклятую голую спину.
От его прикосновений хотелось сбежать и одновременно податься навстречу, а где-то там, внизу, все еще играли «Pink Floyd» с его любимой «Hey you», изредка раздавались голоса ребят…
— …подними.
— Что? — натужное гудение в голове, нарушаемое лишь дыханием и ужасными-прекрасными влажными звуками, мешало воспринять факт, что ко мне обращаются.
Вместо ответа Тони грубо прижался к приоткрытым губам и опустил руки ниже, подхватывая под ягодицы, так, что носки оторвались от пола — едва успеваешь схватиться за крепкие плечи. Мои ноги явно мешали передвижению, но расстояние до кровати было невелико.
Он почти падает сверху, упираясь в матрас коленом, только в самый последний момент придерживая меня и опуская на покрывало настолько медленно, насколько позволила дрогнувшая под опорой и тяжестью двоих рука. Обхватывает талию и без видимых усилий резко дергает вверх, головой к подушкам.
…нет, не так.
— Не так, — очевидно, я все-таки шепчу это вслух, потому что Тони хмурится, но в следующую секунду сметенный взгляд сменяется осознанностью.
Он помогает стянуть с себя футболку и не глядя отбрасывает ее куда-то в сторону, а я не могу сдержать шумного вздоха, проводя, наконец, ладонями по обнаженной спине. Такая широкая, господи. Намного больше, чем казалась во все те многочисленные разы, что доводилось видеть ее на расстоянии.
Прижаться еще ближе, чувствуя его пылающую кожу своей грудью; с неохотой оторвать пальцы от выступающих лопаток и потянуть вверх подол платья, наконец-то высвобождая стянутые тканью колени.
Кажется, он матерится — я не особенно вслушиваюсь, пытаясь развести ноги по обе стороны от его бедер и устроиться удобно настолько, насколько получится. Кажется, он сказал, что убьет меня прямо сейчас. Какая к черту разница? Пусть. Пусть…
— Что ты делаешь… — его шепот. Глухой и низкий. Посылающий бешеную дрожь по спине и животу, вниз.
Откуда-то издали, будто эхом, ненужным, лишним: это ведь Тони. Человек, которого я знаю со времен песочницы, человек, без мысли о котором я не могу прожить и одного гребаного дня, мой лучший друг, мой…
Мой.
Что я делаю? Ничего. Ничего не делаю, просто поцелуй меня, пожалуйста-пожалуйста…
Так люблю. Так сильно, черт возьми, люблю тебя.
А потом — определенно, не принадлежащий мне, быть не может — тихий стон, когда он с силой толкается вперед. Чувствую, знаю: отчаянный румянец заливает щеки, и я невольно отворачиваюсь, стыдливо пряча взгляд, закусывая губу.
Скользящие, кусающие поцелуи перемещаются на шею, одна рука теряется в волосах на затылке, другая — по-хозяйски перемещается на грудь.
Неловко настолько, что голова от смущения идет кругом.
И так, черт подери, хорошо.
— Нарываешься, — глухо, выдохом, когда я не сдерживаюсь — не хочу себя сдерживать — и с трудом протискиваю руки между нами, касаясь пальцами разом напрягшегося горячего живота.
Абсолютное помешательство рассудком — я вдруг коротко смеюсь, прижимаясь губами к подставленному виску.
Хочется ответить что-нибудь вразумительное, но все, что остается в голове — это мысли о том, что я сейчас лопну, как… яйцо. Или какой-то вонючий французский сыр, который растекается, когда режешь его…
Он снова резко двигается, и на этот раз каменный стояк упирается отнюдь не в живот. От неожиданности меня передергивает, ноги с силой сжимают обтянутые джинсами бедра, а чужие губы жестко втягивают тонкую кожу шеи.
Ощущение горячего члена, вжимающегося в промежность, прошибло с головы до пят. Так сильно. Так жарко.
Дыши, Вирджиния. Дыши.
Тони неожиданно перекатился на спину, не отпуская меня и тем самым взваливая поверх себя. Я рассеянно мазнула его губами по щеке, теряясь и не понимая, чего от меня хотят.
Боже. Я ведь совершенно не знаю, что делать. Единственное, чего хотелось больше всего на свете — касаться его. Так, как не мечталось даже в самых смелых фантазиях.
Поразительно, сколь легко теряется человек, внезапно получая то, на что не мог и надеяться.