Мое побережье (СИ)

Я оперлась на локоть возле его головы и попробовала поцеловать сама, чуть не дурея от покорности, с которой он приподнял подбородок.

Ладонь на груди. Пальцы слегка подрагивают от ударов его сердца.

— Так быстро бьется.

Он не отвечает, прикрывает глаза и тянется вперед, наощупь ловя мою нижнюю губу. Стало невозможно жарко от мысли, внезапно закравшейся в сознание, но укрепившейся там настолько прочно, что откинуть затею представилось невозможным.

Я осторожно повела ладонью ниже, чувствуя, как напрягаются под рукой мышцы.

Ниже. К ремню и вздрогнувшей под прикосновением коже живота.

— Можно? — тихо, на грани слышимости.

Тони без слов едва уловимо кивнул и мягко подвинул мою руку — лишь на пару секунд, — быстро расправляясь с пряжкой, пуговицей и молнией.

Кончики пальцев коснулись резинки нижнего белья. Отключенные мозги. Хочется оттянуть, но, господи, так до глупости боязно…

Горячо и твердо. Шумным выдохом в губы. Слишком тесно и неудобно — кисть не помещается; я отчего-то не решалась посмотреть вниз и наощупь пыталась стянуть джинсы ниже, пока он, видимо, осознав тщетность моих попыток, не помог.

Не удержалась.

Это…

Пальцы дрожали, осторожно прикасаясь к головке.

Далеко не так просто, как показывают в порно.

Целоваться и одновременно думать о каждом движении рукой кажется чем-то из ряда вон. Мне хочется провалиться сквозь землю, когда он тихо шепчет: «Нежнее», хочется попросить, чтобы показал, как это нужно делать и как нравится ему, но жарко дышащий рот прижался к шее, чуть ниже уха, и все мысли разом выбило из черепной коробки.

Толчок — снова опрокидывает на лопатки, занимает ту же позицию, что и я секундами раннее. Тяжесть в ладони в новинку, но — боже, как стыдно — до одури приятная. И тем сильнее разочарование, когда приходится его выпустить, в испуге перехватывая руку, в несколько быстрых движений задравшую юбку и успевшую прижаться к внутренней стороне бедра.

— Тише, — чужое колено не дает ногам плотно сжаться. — Расслабься, — не могу. Мягкий поцелуй. — Пожалуйста.

Не могу, пожалуйста, не… по голове точно мешком огревают, и все плывет, когда он с нажимом ведет пальцами вверх и вниз.

Снова, сильнее.

Щеки горели, а в мозгах — патока и ни одной связной мысли. Его руки, его тело. Все это так близко. Лицо, каждую черточку которого я, кажется, знала наизусть, в нескольких сантиметрах от собственного. Вздымающаяся грудь. Ребра, мышцы, натягивающие кожу, когда он делает эти… невероятные движения, которым вдруг захотелось вторить. Подаваться навстречу, чтобы было больше.

Кажется, я безостановочно дрожала, неразборчиво шепча всякую чушь о том, чтобы он не останавливался. Не сдерживаюсь — тихо вскрикиваю, когда тонкая ткань нижнего белья отодвигается в сторону, и один палец медленно проникает внутрь.

— Тихо-тихо, — невозможно разобрать, что он хочет до меня донести. Сердце заходится, как ошалелое, а я забываю, что на поцелуи нужно отвечать. Задыхаюсь и не слышу, что он шепчет, скользя губами по линии челюсти к подбородку.

Пожалуйста…

Он о чем-то просит? Или прошу я?

— Скажи мне, — где-то на задворках воспаленного рассудка.

— Что?.. — ни черта не соображаю.

— …как ты хочешь? — начало фразы смешивается со всхлипом, когда он входит двумя. Туго, неприятно; толчок — стон. Господи, сделай так еще раз.

— Не останавливайся, — язык с трудом двигается. Странный звук, похожий на всхлип. — Сильнее.

Вибрацией по губам от громкого стона — глубокого, сильного, не женского. Я уткнулась в горячее напряженное плечо. Одержимость — такая кристально чистая, сияющая… я не знала, что делаю. Просто вытянула руку вдоль корпуса и, нащупав, сжала пальцы, обхватывая его, чувствуя твердую пульсацию прямо в своей руке, размеренно поглаживая, почти не дыша — поверхностно и прерывисто — в отличие от него.

Тони уткнулся лбом в шею, коротко прикусил ключицу.

— Пеп… черт, — дрожь по телу.

Ужасно пошлый влажный звук и дикое чувство пустоты.

Неожиданно твердая рука резко перехватила мою ладонь и отстранила. Долгий взгляд горящих глаз, в которых, кажется, полыхал самый настоящий пожар, приковался к лицу и не дал возможности отвернуться.

Щеки моментально вспыхнули — он всматривался так глубоко, что мне захотелось сжаться до размеров атома, лишь бы не быть настолько открытой перед ним.

А потом весь радужный калейдоскоп с треском разлетелся, словно по дорогой хрустальной вазе варварски ударили огромным молотком:

— Твою мать, теперь я понимаю Киллиана.

Тишина.

Я замерла с приоткрытым ртом и все тем же прерывистым дыханием.

— Слезь, — голос ломается — невесомо и тихо. Кажется, до него даже не сразу дошел смысл этого пустого звука, пока я не дернулась под ним, выворачиваясь и отталкивая его локтями.

От шума, с которым гудит кровь в черепной коробке, можно сойти с ума. Где-то задним фоном мелькает звук застегивающейся ширинки, пока я дрожащими руками стыдливо поправляю платье и запускаю пятерню в волосы, крепко зажмуриваясь.

Нет. Он не может быть таким.

Злые слезы обжигают глаза, и, кажется, я в этот момент совсем не думаю о том, как буду выглядеть с потекшей тушью.