Мое побережье (СИ)

Я не беспокоилась о производимом шуме, врезаясь в дверь и затем неосознанно ею же хлопая. Миновать снующую толпу — дело плевое; если вы хотите узреть наглядный пример выражению «абсолютное игнорирование», просто загляните в стены старшей школы. И плевать, что сердце вот-вот остановится, потому что через считанные секунды нас уже разделяет коридор, мои быстрые шаги и что-то гораздо, гораздо более огромное, нежели банальная обида.

Разочарование. Пропитавшее настолько, хоть выжимай.

Я почти приблизилась к столовой, когда почувствовала чьи-то пальцы на собственном плече.

— Ты где была? — Злость чуть не сшибла с ног. — Там, кстати, фотки на стенде вывесили с танцев, — он умудрялся выглядеть таким беспечным, что хотелось врезать, не беспокоясь о последствиях. — Вид… ты плачешь?

Я вырвалась, пытаясь отвернуться и одновременно вытереть со щек слезы.

Хватит. Хватит, черт побери, каждый раз так легко из-за него раскисать.

— А тебя это волнует?

Тебе есть дело хоть до кого-то, кроме тебя самого?

Это так дико, так неправильно. Мысли кричали, отчаянно, громко, а он молчал. Я все утро была взвинчена, всю ночь, и оставалось лишь удивляться, как эта поганая беспомощность не высушила меня без остатка.

Уйди. Просто исчезни, вернись в туалет, выметайся из моей головы. Я так больше не могу.

Тони шел следом, но не догонял.

— Что опять не так? — о, раздражение; наконец, хоть какие-то эмоции в мой адрес.

— Что не так? — глупо было разворачиваться на полном ходу спиной — умудрилась врезаться в какого-то зеваку; благо, в его руках не оказалось подноса с едой. — Все прекрасно. У тебя и подавно.

— Ребят, сегодня… — Хэппи начал говорить сразу, едва мы оказались у стола, но вынужденно замолчал, становясь невольным свидетелем очередной сцены. — Вы чего?

— В смысле?

О, не строй из себя дурака, пожалуйста. У тебя это получается хуже всего.

Схватившиеся за сумку руки слушались плохо, а пальцы едва не выронили летящий со столешницы в тканевый плен на замке телефон.

— Слушай, хоть мне-то можешь не врать, а? — я любовалась выражением растерянности на его лице не больше секунды, пока не осознала, что снова готова зареветь, и не двинулась обратно к дверям.

Его прорывает.

— Эй, Пеппер! Пеп, стой!

Таки умудрился поймать за локоть в проходе.

— Отстань.

— Что произошло? — рявкнул, чуть не сорвался на ор.

— Не притворяйся идиотом.

— Что?!

— Да то! — вдруг; теперь мы кричим оба. Вырвать руку из его пальцев и прижать к себе. Горло рвется от искрящей ярости. — То, что было в туалете! У тебя с Норой, сейчас.

Разоряюсь, как ребенок, и слезы хлынули из глаз, как у ребенка. Это не я. Не та Вирджиния Поттс, которой была еще в конце августа, кто-то совсем другой, раненный, обиженный до кровоточащей дыры в самом сердце.

Что ты со мной сделал?

Не отвечает.

Он не мой. Не мой, господи, никогда им не был и не будет, Поттс, прекрати.

— Скажешь, что это не так? — что в твоих глазах? Я смотрю, молчаливо спрашиваю, почти молю, но не нахожу ответа.

Взгляни на меня и скажи это — я увижу, пойму. Почувствую.

Опровергни. Пожалуйста.

Или найди смелость признать.

Так глупо и неумолимо теряем друг друга: шире пропасть, клубы пыли непонимания все сильнее застилают обзор. Почему ты не останавливаешь? Почему не подашь руку?

— Может, и так.

Глаза в глаза, не отрываясь. Так близко, что в его, карих, темных и ярких, можно разглядеть собственные дрожащие ресницы.

Сердце человека — могила многих чувств. Я мысленно копала яму глубже с каждым его движением: руки в карманы, стиснутые челюсти, шаг назад.

Хочется сказать: отлично, с этого и надо было начинать, но язык не поворачивается; нет больше сил находиться здесь. Видит бог, я бы не удивилась, если бы за моей спиной сейчас внезапно выросло дерево высотой в тридцать футов — такой опустошенной я ощущала себя.

— Теперь довольна?

— Более чем.

Он кивает, роняя почти раздраженное: «М-м».

Если не удается сойтись поближе, люди расходятся подальше. Интересно, с каких пор это стало нормальным?

Я ничего не сказала. Он не окликнул, когда я поправила на плече сумку и молча скрылась за поворотом.

Только за спиной раздался звук удара по локерам.

Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

***

Я сидела за столом и обжигала ладони о горячую кружку, пока Майк нарезал полумесяцы у кухонного гарнитура, возясь с обедом — своими фирменными спагетти и жареной с фасолью колбасой в томатном соусе. Кажется, кроме маловразумительного и неотчетливого «угу» я не выдала ни одного внятного комментария на его слова.

«Ты не будешь против, если Ли встретит Рождество с нами?»

Угу.

«Вчера был ложный вызов. Женщина думала, что в ее дом пробрались грабители, но это оказались муж с… ну, ты понимаешь».

Угу.

«Какой пирог лучше заказать: лаймовый или персиковый?»

Угу.

«Туалет усатого воняет, надо бы поменять».

Угу.

Чай был безвкусным.

Он не навязывался с вопросами, не докучал, как у меня дела в школе, чем в определенном смысле радовал; даже совершенно нейтральное «пойдет» в отношении вечера танцев и поездки к морю его устроило — во всяком случае, подробностей он не требовал.

К своему же счастью.