Мое побережье (СИ)

Зря. Лесли разлилась похожей на нравоучения тирадой, которую я почти не слушала, но суть которой упорно сводилась к тому, что мне придется кропотливо перерыть свой горевой гардероб в поисках самого нарядного платья. Спорить было бесполезно. Кривиться — тоже; полагаю, на человека, работающего в ФБР и повидавшего ужасов всяких, никакое гримасничество не действует.

Что ж. Умудрившись поссориться в сочельник почти со всеми, мне не хотелось расстраивать к прочему и ее.

Разговор с Хэппи в обед прошел неудачно: мы начали с поздравлений, а закончили на цитировании реплик Старка о том, как его величеству осточертело «в любой ситуации» принимать статус «козла отпущения». Под конец дискуссии меня выставили виновной едва ли не во всех грехопадениях человеческого рода и Всемирном потопе — как приятном дополнении. Кто там говорил, что дружба не ведает полов? Наивный тюфяк, надо полагать.

Белый снег искрился на подоконнике, и даже снежинки будто бы падали по-особенному, лениво и медленно, зависая в густом морозном воздухе, но у меня никоего «праздничного настроения» не было в помине.

Не знаю, зачем вытащила из шкафа косметичку и положила плойку нагреваться; просто так. Действия, доведенные до автоматизма. Выряжаться все равно не хотелось. Я с театральным мученическим вздохом дернула дверцы платяного шкафа, — господи помилуй, сколько тряпья, — подцепила пальцами первую попавшуюся вешалку — пышный подол уперся в нос, невольно обращая на себя внимание; на кровать полетел темно-синий атлас с изображениями птиц по всему периметру. Скептически оглядев деталь гардероба, предпочла на данном этапе поиски завершить.

Нормально, как сказал бы Брюс. Всяким лучше, чем вот это, бледно-розовое — я в нем похожа на зефир или приторную сладкую вату. Хотя, с моей бабушки, к примеру, стало бы заставить надеть именно его, да в придачу завязать на голове какой-нибудь огромный бант.

Жуть.

Когда я отмахнулась от своего отражения с незатейливыми мыслями: «Ай, пойдет» и подписала Лесли и папе купленные вчера вечером (полнейшая дезорганизация) открытки, стрелки на прикроватном будильнике близились к полуночи.

В итоге с доктором Харрис мы столкнулись в проходе — она как раз поднималась, чтобы выманить меня на свет божий, в то время как я притормозила, оправляя воротничок и застегивая пуговку под локтем, случайно выскользнувшую из петли, едва я неуклюже зацепила рукавом угол.

На первом этаже не хватало разве что Фрэнка Синатры, поющего про Рождество; Майк и Ли постарались на славу. Три носка над камином, хрупкие шары и гирлянда на елке; огонечки дрожат и мерцают. Салфеточки с изображениями Санты и большая ваза с печеньем в форме…

— Снеговики, серьезно? — я не удержалась и хмыкнула, вытащила одну фигурку, покрутила.

— О, неужели, она улыбается!

Лесли весело хлопнула в ладоши и вторила Майку:

— Я же говорила, ей понравится! — она бегло покосилась на наручные часы. — Где бенгальские свечи? Ты же сказал, что принес их из гаража.

Телевизор вещал музыкальный канал, а мой ком в горле ничто не было в состоянии вытолкнуть.

Кажется, я перестала загадывать желания года два назад, когда осознала, что у таких неудачников они не сбываются во всех имеющихся и выдуманных измерениях.

Так, остались фантазии и глупые мечты — мне ведомо, что мы, в конечном итоге, никогда не будем вместе, но это не значит, что я отказывала себе в изощренном и сомнительном удовольствии проводить часы, планируя в своей голове «наш» каждый день, если бы это «мы» существовало в реальности.

Предпраздничная суета не оживляла. Я чувствовала себя заключенной в гигантскую стеклянную банку, намертво замурованную. Банка стояла в гостиной, и папа с Лесли аккуратно вокруг нее ходили, дабы не разбить, но между нами все равно возвышалась прозрачная стена — та самая, за которой звуки слышались глухо, а картинка маячила мутно, уже не вызывая ни раздражения, ни злости — только привычную усталость.

Я не хотела выпивать «обязательный рождественский бокал». Но налили. Значит, придется.

Полночь.

Они выглядели счастливыми. Стукали стенки хрусталя друг о друга, доктор Харрис улыбалась, а папа голосил какие-то… поздравления, наверное. Чему же еще могут радоваться беспечные люди.

Пламя свечи перед моим лицом слабо колыхалось. Завораживало. У меня есть заветное желание?

Сдать выпускные экзамены, чтобы Снежок прожил десяток лет с верхом. Нет, ничего. Ничего, что не зависело бы в первую очередь от меня или естественного хода вещей в природе.

Я часто встречала в интернете статьи о том, как необходимо «правильно» давать вселенной позывы. Чушь собачья все это. Я залпом осушила высокий бокал и едва не выронила тот из рук, морщась, прижимая ладонь к губам. Искрящиеся пузырьки веселья? Мурашки по коже и крепкое послевкусие. Все не то, чем кажется.

Ты — мое заветное желание.

Единственное, несбыточное, никому не нужное. Кажется, уже — даже мне.

Разлюбить — это не раз, и остыл. Разлюбить — это разбиться головой о стену от бесконечных разочарований и изжить все ресурсы организма, придумывая оправдания сволочному поведению человека.