Мое побережье (СИ)

— Отношения, Пеппер! — вдруг срывается, каким-то истинным чудом не разбивая стеклянную емкость о пол — видит бог, с него бы сталось. — Я уезжаю после выпускного. Я не хочу, — взмахнув рукой, он хмуро покосился на предмет в своей ладони и, наконец, пристроил сосуд на подоконник. — Не хочу ничего усложнять сейчас. Тем более — сексом.

— А я хочу.

Ступор.

Это все водка.

Он уставился на меня. Растрепанные волосы, недобро блестящие глаза. Жутко злой и… я почувствовала, как щеки заливает румянцем, когда взгляд против воли скользнул ниже; все еще возбужденный.

И вдруг — откуда только эта самоубийственная смелость? — тело отмирает, подается навстречу ему.

Кажется, у меня краснеет даже мозг, когда обезумевшие губы выдают:

— Я хочу тебя.

Оторопел. Приоткрыл рот. Сощурился.

— Нет.

— Да.

К черту. Все итак зашло слишком далеко.

— Пот… — моя фамилия вибрацией отдает по губам. Шаг назад — Тони врезается спиной в стену. — Сколько ты выпила?

Рука скользнула на затылок, и он, в противовес собственным возражениям, наклоняет голову, позволяя себя поцеловать. Возможно, неосознанно.

Вздергивает подбородок, открывая пространство спустившимся к линии челюсти поцелуям.

Пальцы с силой стискивают плечи; то ли оттолкнет, то ли…

Не зная толком, как это делается, я все же попробовала немного втянуть губами горячую кожу его шеи. Шумный выдох над ухом.

— Пеп, какого хрена, — и толчок происходит. Только не от себя — к стене, моментально вжимая в твердую поверхность, затыкая рот сминающим поцелуем.

Какого? Не знаю. Просто не останавливайся на этот раз.

Руки несильно сжали грудь. Стремительное движение пальцев — лямочки сарафана соскальзывают с плеч, но прежде, чем я успеваю испуганно прикрыться, он ловит мои ладони, останавливая.

По коже бегут мурашки, когда Тони отпускает запястья и медленно ведет кончиками пальцев от ключиц, ниже. Хочется провалиться сквозь землю от стыда.

Подрагивающие пушистые ресницы. Приоткрытые, влажные губы, которые он рассеянно облизывает, встречаясь рассредоточенным взглядом со мной.

Слишком красивый.

Совершенный.

Собственные руки боязливо не слушаются, задирающие ткань его футболки. Спешным движением он стягивает ту через голову и небрежно бросает на пол, наклоняется и мягко прижимается к губам, тут же покорно встречающим.

То, что меня мелко трясет, доходит до меня не сразу — лишь когда впервые настолько обнаженное тело прижимается к его груди, и живот подводит от осознания чистого прикосновения кожи к коже.

Может, это далеко не то, как я все себе фантазировала в далеком прошлом, когда девочки начинали украдкой листать мамины журналы, после, в школе, делясь с подружками своими первыми познаниями о природе интимной близости. И не то, как каждая «взрослеющая принцесса» детально планирует в своей голове, непременно с лепестками роз и свечами по всему периметру шикарного номера в отеле.

Но какая разница, если напротив стоял он.

Душу не тревожил достойный мелодрам трепет. Была только нарастающая паника и стопорившие мысли из разряда: «какого черта я творю», ответов на кои не находилось.

— Мы еще можем остановиться.

Тони поглаживал меня по спине, наверняка ощущая эту не поддающуюся контролю дрожь.

Я обхватила его поперек талии, бездумно утыкаясь губами в грудь. Отрицательный кивок — сил на то, чтобы выдавить из себя какой-нибудь звук, не находится.

Пальцы подхватили подбородок и потянули вверх, вынуждая взглянуть в огромные, кажущиеся сейчас черными глаза.

— Приятно не будет.

— Я знаю.

И отчего-то чувствую себя продажной девушкой в борделе, когда он берет меня за руку и в пару шагов доводит до постели.

Фильмы врут, когда показывают, как главные герои в порыве страсти срывают друг с друга одежду и принимаются демонстрировать чудеса акробатики на шелковых простынях. На деле все оказывается чересчур… напряженно.

У меня не получается расслабиться ровно до того момента, пока Тони не вжимает меня собственным весом в матрас и не впивается в шею жестким поцелуем. Прикусывая, очерчивая хаотичный круг языком, зарываясь в волосы на затылке и осторожно сжимая. До момента, пока я не тянусь к нему сама и не начинаю ерзать, безумно неприлично раздвигая ноги.

Это безумие заразно.

Оно на кончиках пальцев, отчего-то оказывающихся подрагивающими, когда те цепляют тонкую полоску трусиков и тянут вниз. В натянувшихся до ультразвукового писка нервных окончаниях, до предела напряженных коленках, стискивающих его бедра.

Руки скользят вниз, по ребрам, бегло пробегают подушечками по каждому, очерчивают втянутый живот и двигаются ниже.

Он и сам замирает, когда проникает пальцем внутрь.

Я задыхаюсь, испуганно цепляюсь за его плечи. Тесно. Он не дает ногам сжаться. Движение кисти назад — пытается войти двумя, побуждая с шипением дернуться.

Звук расстегивающейся молнии. И — паника. Настоящая, неконтролируемая. Та, которую не могут перебить даже плавные толчки, от которых потолок затягивает в воронку, а пересохшие губы буквально горят.