Мое побережье (СИ)

Ветер рвал и без того короткий подол сарафана, холодком путался в волосах и вызывал столп мурашек по обнаженным участкам тела.

Брюс спрятал очки в нагрудный карман рубашки.

— Ладно, спишемся завтра, — Тони пожал ему руку и дружеским жестом хлопнул по плечу.

— Конечно.

Вымученная, показная «легкость». Я топталась всего в паре шагов от них, однако ноги точно вросли в землю и закаменели, не позволяя двинуться с места.

Он его убьет. Определенно, безапелляционно: угонит личный самолет Говарда, если потребуется, и голыми руками придушит в самом аэропорту Нью-Гэмпшира. Даже если он не умеет водить этот самый треклятый самолет.

— Пока, Джин, — его большие карие глаза печально улыбались.

«Прощай», — скрывалось между строк.

Мягкий голос, светло-бежевая куртка, фиолетовые отвороты рубашки под серым джемпером. Тихий парень с необыкновенной полуулыбкой, полной легкой чертовщинки и лукавства.

Мальчишка со счетчиком Гейгера в руках и глубоким взглядом, отпечатывающимся на корке подсознания.

— Брюс! — голос надломился.

Он почти подошел к машине, но остановился и обернулся.

Первые шаги вышли до абсурдности нетвердыми, а затем ноги сами понеслись вперед, и тряпичные балетки зашаркали о пыльный гравий.

В районе живота что-то оборвалось, когда я с разбегу врезалась в его тело.

На языке вертелось столько несказанных слов. Я не беспокоилась о том, будет ли ему некомфортно в моих душащих объятиях; лишь стискивала широкие плечи изо всех сил да утыкалась носом в слабо пахнущую морем шею.

Не уезжай. Не сейчас, черт возьми!

Не сейчас, когда ты мне так нужен.

— Ну-ну, — почти шутливо проговорил он, поглаживая меня по спине, когда, очевидно, почувствовал горячую влагу в районе своего воротника. — Тони может не так понять.

Я на его реплику не среагировала. Шмыгнув носом, уложила подбородок на плечо и крепко зажмурилась, запоздало подумав о том, что могу испачкать рубашку размазавшейся тушью.

Волны за нашими спинами продолжали беспокойно пениться и разбиваться о берег.

— Я люблю тебя, — вышло со всхлипом, на высокой ноте.

— Я тоже, — его нос уткнулся мне в волосы, а объятия сделались крепче. — Я тоже.

Зубы до боли стискивали нижнюю губу. Впору удивиться, как челюсть не начала крошиться.

Я могу более никогда не увидеть человека, которого в глубине души стала считать названным братом.

И не важно, что мы знакомы отнюдь не столь долго, как с Хэппи или Джеймсом; не важно, что мы еще так много не успели узнать друг о друге, и что дни, проведенные нами вместе, можно сосчитать. То, что за небольшой промежуток времени он стал мне дорог — вот, что по-настоящему важно.

Брюс заключил мое лицо в собственные ладони, и большой палец стер быстро скатившуюся слезу.

Чем дольше прощание, тем тяжелей.

Я тщетно пыталась себе приказать успокоиться.

— Береги себя.

Поймать в воздухе его руку, напоследок сжать.

— И ты тоже.

Свет фар вырвал из темноты мою фигуру, и я, опомнившись, поспешила стереть слезы.

Тони, к изумлению, не поделился собственным мнением в привычной навязчиво-вульгарной манере в отношении происходящего.

— Я не узнаю тебя, — сказал он после затянувшегося молчания, когда машина Брюса скрылась за невысоким холмом, увозя нашего друга навсегда.

— В каком смысле?

Он нервно подернул плечом. Подцепил носком какую-то ветку, вялым пинком откинул ту в сторону.

— Вешаешься на шею Барнсу, танцуешь с ним в этом… с трудом могу назвать подобного рода конфигурацию платьем.

— Это сарафан Наташи, — вообще-то, я не должна перед ним оправдываться. Не после той линии поведения, коей он придерживался весь вечер, едва дом наполнился гостями. — И я не думаю, что тебя хоть как-то волновало, с кем я провожу время, пока ты лапал ту блондинку.

— Какую блондинку?

— Ту, с которой ты танцевал. — Тони памятником наглости возник напротив меня, вынуждая остановиться. — С короткой стрижкой.

— Это был просто танец.

— Слишком много «просто танцев», — попыталась его обогнуть, однако Старк сделал шаг ближе и неожиданно опустил руку на мой затылок.

Притянув к себе.

Я подалась ему навстречу в неосознанном порыве и непозволительно поздно поняла, что не должна растекаться перед ним лужей никоим образом.

— Ревнуешь? — свет уличного фонарика, освещавшего крыльцо дома неподалеку, озарял сдержанную улыбку, полную странной нежности.

Слишком непривычной, но слишком прекрасной.

— А ты? — тихо, безотрывно глядя в темные, блестящие глаза.

Он не ответил. Рука исчезла с моей шеи.

Аккуратно ступая к дому, дабы не загрести полные туфли песка, я обошла его и мысленно возвела целую стену ультиматумов, сводящихся к не блещущему оригинальностью: ни за что не оборачиваться. Удалиться с гордой миной, так, словно мне будет совершенно плевать, поимей он ту девицу хоть прямо сейчас, на этом самом крыльце, у меня перед носом.

Получилось, молодец.

Такая чистосердечная ложь, что язык жжет ядовитой горечью.

И разрывающее внутренности на британский флаг с каждым шагом от него молчание.

Я замечаю Баки Барнса в обществе Роджерса и решаюсь не вмешиваться, видя непривычно сосредоточенное лицо, с коим он что-то объяснял Стивену.