Мое побережье (СИ)

Теперь все мои мысли будут об этом месте. Надо бы однажды вытащить сюда Хэппи, зная ныне дорогу — он всегда разделял мое восхищение красотой окружающего мира, окажись то поход на крышу многоэтажного жилого комплекса в центре или выезд за черту города.

Ближе к его участку туман начал рассеиваться, и на подъездной территории уже вовсю светило, подобно утреннему на Восток-Кинкейд-стрит 12, солнце.

Это и впрямь оказался охотничий домик: деревянный, выкрашенный кирпичного цвета краской, одноэтажный, с маленькими белыми окошками и усыпанной опавшими листьями крышей. Рядом в беспорядке громоздилась гора поленьев, пристройка, смахивавшая на сарай, и даже старая, пробитая лодка.

Киллиан завел разговор о байках, предложил зайти в гараж. Я была не против; выбирать так или иначе не приходилось, а продвигаться к дому и, боже упаси, его комнате желание грело слабо.

Помещение напомнило любительскую мастерскую: великое множество инструментов, убитый автомобиль с завешанным пыльным одеялом стеклом, пирамидка колес в углу, дубовый столик да магнитофон.

— Гоняет до сих пор, хотя собран в годах пятидесятых, — Олдрич рассказывал об огромном черном мотоцикле, стоящем по центру и притягивавшем взор своей массивностью и величием времени. Я медленно обходила этого монстра, отполированного до блеска, не решаясь прикоснуться к грубым ручкам. Взглянула в круглое блестящее зеркальце; фантазия мгновенно пририсовала на моем месте девушку в пышной юбке и с красной помадой на губах, а за ее спиной — огни деревянных столбов фонарей, придорожная закусочная, обитая черно-белой плиткой внутри, парень с зачесанными волосами, зажатой меж пальцев тлеющей сигаретой… — Хочешь прокатиться? — голос ворвался в сознание внезапно, вытеснив успевшие заиграть мотивы Элвиса Пресли.

— Что? — он шутит или в могилу свести хочет?

Готова спорить, в моих глазах отразилось дикое изумление. Киллиан поспешил заверить:

— Не бойся, я объезжаю его лет с четырнадцати, — чужие руки на собственной талии.

Вдох, выдох.

— Я, — тормози. Стой там, где стоишь. От волнения язык размяк и превратился в бесхребетного ската, упрямо прилипшего к ротовой полости. Хотелось выскользнуть и попросить не переходить черту, но разум ехидно выкрикивал: «Ты сама пришла в его логово; сама и выбирайся из этих хищных лап», — верю, просто я, — Киллиан сократил дистанцию… лавина паники уперлась в плотину обстоятельства. Выдох. Он оставил почтительные сантиметры личного пространства без вторжения. Я чувствовала запах его парфюма и исходящее от тела тепло, но не более, — машин боюсь.

Если это балансирование на канате «по-дружески — не очень» затянется, не переваливаясь в русло отнюдь не приятельской стадии, то я согласна даже проехать десяток метров. Олдрич убрал одну ладонь с бока, второй рукой направив меня к мотоциклу, и пришлось со вздохом мученика сдаться.

Надеюсь, он не принимает любую мелочь на свой счет. Я не имела ни малейшего представления, как мягко давать отпор человеку, намерения коего в твой адрес весьма однозначны, и больше всего опасалась наступления «неловкого момента», когда, что говорится, либо ты, либо тебя. Впрочем, откровенных поползновений Киллиан пока не делал. Пока.

Каждый шаг напоминал игру в кошки-мышки.

Я неловко взгромоздилась на сидение, а следом байк запружинил от веса Киллиана, усевшегося позади.

Чувство полнейшей незащищенности с «открытого» тыла. Я напряглась, не зная, куда деть руки, и бездумно вперив взор к рулю.

— За что мне держаться?

— За что хочешь, — Олдрич нагнулся к ручкам, прижавшись грудью к моей спине.

Впрочем, было не до этого: всполошенный страх липкими тоненькими лапками начал опутывать все тело, забирался в подкорку, щекотал и без того ошалевшее сердце.

— Стой, стой! — не думая, сжала запястья Киллиана и зажмурилась. Секунда, другая.

Теплое дыхание шевелит волосы, а вместе с ним слуха достигает легкий приглушенный смешок. Я раскрыла глаза: мотоцикл никуда не сдвинулся; мужской подбородок уперся в плечо.

— Он сломан, — пояснил Олдрич, чуть отстраняясь, когда я повернула к нему голову. — Давно и безнадежно. У тебя было такое забавное лицо, когда я предложил прокатиться, — улыбка, сквозившая в чертах лица, не была насмешливой. Теплая и немного домашняя — хорошо подходящие определения. Не вернуть ее было невозможно. — Сложно устоять.

С игривым настроем отчего-то пришло расслабление. Странное, учитывая факт, что он все еще находился в зоне моего комфорта и, судя по взгляду, не собирался покидать оную по собственной воле.

— Ты что, садист?

— А ты — мазохистка, раз добровольно села за руль.

— У меня не было выбора! — с притворной укоризной. Или не такой уж и наигранной, фактически.

— О, конечно, — новая фраза-паразит в копилке наравне с «понял», которая мне почему-то нравилась. Вернее выразиться: нравился тон, с которым Киллиан ее произносил, напоминая царственную птицу большего полета. — Еще скажи, что я тебя заманил сюда хитростью и намереваюсь пустить на суп, — он полностью отстранился, ныне касаясь моего тела только коленками.