Мое побережье (СИ)

Его лицо совсем рядом. Тони расцепил переплетенные пальцы только затем, чтобы переместить руки на талию; дробь ритмичных дублирующихся мотивов где-то на задворках сознания — ладони медленно соскользнули на бедра. Боясь упасть, я осторожно обхватила крепкие руки повыше локтей, немного сожалея, что он не снял пиджак.

Стоит терпеть все извращения судьбы, чтобы прижаться к родной груди и ткнуться подбородком в плечо.

Боже, ну как мне без тебя. Что я буду делать, когда ты исчезнешь?

Какой невероятный успокаивающий эффект он оказывает, едва к нему прикоснешься. Не страшно. С ним — под защитой, в его объятиях — надежней некуда. За каменной стеной.

Мужчина.

Смущение, маячившее где-то там, в полном реалий мире, щекотливым огнем проносилось по венам каждый раз, стоило нашим коленкам стукнуться друг о друга. Жесткий ремень, шаркающий по тазовым косточкам, сокрытым легким шифоном, жар под джинсовой тканью в местах соприкосновения с колготками в сеточку. Непозволительно много открытого тела и ответная многослойность с его стороны.

Что ты делаешь со мной. Я чувствую себя такой испорченной.

Слишком открытой. С обнаженной душой нараспашку.

— Хочешь уехать отсюда? — приглушенный музыкой голос над самым ухом и теплое дыхание на шее, отчего горло горит, а в груди что-то беспрестанно дрожит, готовое оборваться с любым неосторожным движением. — Выпить, где потише.

— Куда? — глупая слабость в тоне, дисфункция мозга. С тобой — куда угодно. Даже если за тебя сейчас говорит алкоголь.

— В Сиэтле много баров, какой тебе понравится, — его щека вплотную прижата к моему виску. Не соображая, что творю, немного поворачиваю голову и тяну шею вверх, в одночасье испуганно замирая, когда губы касаются его подбородка.

Остановись или останови меня. Голова кружится, и хочется разреветься то ли от стыда, то ли от безумия.

Сердце стучит, точно ошалелое. Измученной птицей бьется о ребра. Ладони влажные, в коленях — дрожь. Не ощущаю вцепившихся в пиджак пальцев, и едва ли это только от опьянения.

— Поехали, — я задела носом скулу, все же не рискуя ступать на тропу решительных действий. Собственной грудной клеткой чувствовала, как бьется его сердце.

А что, если он пересечет границы допустимого? Мысль, такая глупая, похожая на нелепую девчоночью фантазию, но вдруг? Я пойду на это?

Он зарылся пальцами в волосы на затылке, бегло мазнув губами по щеке. Разорвав всяческий контакт, двинулся через толпу к бару впереди меня, поймав в воздухе руку и сжав ее. Я покорно направилась следом.

Ответ очевиден.

Наивный экстаз чертовой жизни.

Брюс все так же сидел на табурете, а его коктейль все так же оставался нетронутым. Вот у кого был действительно трезвый и осмысленный взгляд. Я не дошла до стойки — в голове что-то резко щелкнуло.

Бум. Приливом. Только подоспевшая рука, придержавшая за поясницу, позволила избежать падения; я всем корпусом привалилась к Тони, на несколько бессчетных для меня секунд теряя связь с реальностью.

Вот она — черта, пересекая которую, пропадаешь. Тони что-то говорил — сам факт, как и слова, не воспринимался. Их речь с Брюсом обрывочная, я пытаюсь вникнуть, но не выходит.

«За вещами», «на воздух». И что это должно означать?

Плавучий калейдоскоп, где ни один образ не выхватывается из мешанины представшей взору картинки; темнота. Понимаю, что длилась она определенный промежуток времени, ибо наблюдаю перед собой не сиреневые неоновые огни, а рябь теней на танцполе. Отдаленно чувствую чужое тепло, взгляд вниз — придерживающее меня тело облачено во все черное.

Очнись, ну же. Работай!

Заставляла голову функционировать, боролась с самой собой, и та крошечная часть ума, что именовалась здравым рассудком, барахталась на дне непроглядного мрака, охватившего мозг и заполонившего его удушливым алкогольным дурманом, тщетно стремясь докричаться.

— …в порядке?

Брюс. Я неловко отстранилась и навалилась на стойку, на несколько мгновений прикрывая глаза.

Я все еще в клубе. Я здорово перепила. Я не в состоянии твердо идти, но я должна принудить мысли шевелиться.

Вперед, шестеренки, вы сможете!

Он предложил воду, которая, как выяснилось, терпеливо ждала, когда я обращу на нее внимание. Я сделала несколько послушных глотков, однако эффекта, само собой, не наблюдалось.

Образы медленно начинали всплывать перед глазами. Можно считать это успехом?

Речь Беннера звучала неразборчиво, но жесты, указывающие к выходу, спасали положение. Идти было по-прежнему легко: я перетекала вдоль помещения, подобно киселю, придерживаясь Брюса под руку. Вот в холле замаячил Тони с бежевой курткой и черным пальто.

— А мои вещи… — где сапоги, где сумочка? Слова плохо формировались в предложение, выставляя меня на позициях умственно отсталой.

— Все уже в машине, давай, — Тони протянул пальто — оставалось лишь сунуть руки в рукава. Помог справиться с загнувшимся воротом, сменил Брюса на посту «поддерживаемого».

— Ей бы проветриться, — заговорил Беннер, когда мы подошли к дверям, то ли вознамерившимся прыгнуть на меня, то ли скачущих визуально от пружинистой походки.