Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век

Тут невольно вспомнишь случаи столкновения моих родственников с ними. И мамино предсказание расстрела начальнику ростовского НКВД в случае, если он ее «упечет». И ночной спектакль Валентина в кабинете начальника уфимского НКВД, не говоря уже о его схватке с Лубянкой, и спектакль, устроенный братьями во время обыска у нас в Уфе.

Это были вынужденные импровизации либо тщательно продуманный план. Как «боданье» с Лубянкой, сценарий которого Валя разрабатывал в поезде, везущем его по добровольному выбору в страшнейшее учреждение. Поезда ходили медленно, и время у него было.

Слово «спектакль» наиболее точно выражает это противостояние. Форма была выбрана согласно природной артистичности действующих лиц. По зрелом размышлении я думаю, что она помогала преодолеть страх.

Разыгравшаяся у меня на глазах сцена обыска — подтверждение этому. Братья весело подбадривали друг друга и насмешкой умаляли, делали менее страшными непрошенных гостей.

И это имело маленькое маленькое продолжение. Братья были королями танцплощадок. В городском парке танцплощадку окружали ресторанные столики. Танцуя, Леонид увидел за одним из них НКВДешника, проводившего у нас обыск. Лёка нарочно повел партнершу так, чтоб тот их увидел, и озорно помахал рукой: дескать, вот — не у вас, на свободе, живу, танцую!

НКВДешник неожиданно помахал в ответ.

Преодолением страха были стиль их повседневной жизни. Они стремились уйти от подавленности обстоятельствами, наполнить биение пульса современности всяческими новинками: книгами, журналами — при всей нашей денежной скудости выписывались «Иностранка», «Новый мир» — радиоприемником вместо обычной «Тарелки», премьерами в Драматическом и Оперном. Все это называлось «не терять красивого взгляда на жизнь!»

Заурядное происшествие часто получало у них неожиданную окраску.

Утром они уходили на работу вместе. Валя в редакцию, Лёка в страховое бюро. Однажды Леонид замешкался, и Валя ушел вперед.

Минуя наш криминальный овраг, он услыхал крик и увидел, что рослый мужик избивает женщину. Подойдя и не останавливаясь, он дал мужику «под дых» и проследовал дальше. Мужик упал. Женщина убежала. Изрыгая ругательства, мужик хотел броситься Вале вдогонку.

Но тут подоспел Леонид, который видел всю сцену издалека и, тоже не останавливаясь, дал мужику «под дых». Тот упал. Лёка спокойно проследовал дальше.

Когда братья оглянулись, мужик стоял на коленях в снегу и, ошалело крутя головой, смотрел им вслед со страхом: не кара ли небесная настигла его?

Зайдя за угол, братья сами от хохота повалились в снег. Это был спектакль для себя.

Зачем я все это рассказываю? А чтобы понятнее стало происшедшее дальше.

Согласно приказу Верховного Главнокомандующего (Рассказ дяди Леонида — мне, взрослой)

Вечером, накануне отправки нам зачитали новый приказ Сталина о том, что красноармейцы должны прибывать на фронт уже одетыми в положенную зимнюю форму.

Конечно, лицемерный приказ. Откуда у них обмундирование на такие полчища новобранцев?

Гнали одетыми как попало — на фронте выдадут обмундирование. Не готовы были к войне во всем.

Видела бы ты этих вояк — нищая ведь страна.

И меня одолела злость. Такая, знаешь, веселая злость!

Утром нас выстроили перед отправкой.

— Смирно! Пере-счи-тайсь!

А я — абсолютно голый в строю. В чем мать родила. Мороз тридцать градусов. Что тут поднялось: «Сошел с ума!!!» — «Морозов!» — «Сошел с ума Морозов!!!»

Я делаю шаг вперед, козыряю:

— Никак нет! Не сошел. Я не могу нарушить приказ номер такой-то Верховного Главнокомандующего товарища Иосифа Виссарионовича Сталина и прибыть на фронт одетым не по форме!

Меня выдернули из строя, потащили в каптерку и… выдали зимнее обмундирование. Торопили: «Скорей! Опоздаем к эшелону!»

Впихнули в строй.

— Могли ведь и расстрелять.

— Да ты что?! За верность приказу товарища Сталина? А вот за нарушение приказа… дело другое. Тут свою шкуру сберечь надо, а не чужую дырявить.

— Они умели совмещать.

— Не в этом случае.

Везли нас на Северо-Западный фронт. Москву проезжали после ноябрьских праздников. Когда наступление немцев было уже остановлено.

Меня потрясло, просто ошеломило зрелище разбитой немецкой техники. И какой техники! На одной остановке я даже влез в искореженный танк. Ну и машинка! Невидаль.

И груды неубранных трупов вокруг. В основном наших. Не успевали убирать.

Так ясно было, какую махину остановили. И какой ценой. Сказать «героический народ» — мало сказать, тут никаких слов не хватит. И сколько из этого народа ненавидело власть… А за Москву полегли. Не отдали.

Прибыли мы на место. С маленькой станции — не помню ее названия — пёхом дошли до каких-то строений, окружающих просторный двор.

Посередине двора — гора из винтовок, собранных с поля боя.

Нас выстроили. Команда:

— Оружие раз-бери!

Все ринулись, толкаясь.

Я ухватил винтовку. Попробовал — стреляет. Ну и ладно. Потом разглядел. Винтовка допотопного образца, даже на берданку смахивает.