«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Тоня появилась в Achères, если не ошибаюсь, в конце июля. Она привезла с собой несколько книжек советских журналов, и мы с удовольствием читали «Морское братство» Зонина, «Молодую гвардию», «Сына полка», политические и военно-политические обзоры. В это время все еще было неясно. В кинематографах шли последние серии «Почему мы воюем»[1256], где о русских говорилось с симпатией, но уже чувствовались трещины: подстрекаемая нашими союзниками, Турция отказалась вернуть область Карса и Ардагана, захваченную ею после той войны. Атомная бомба, брошенная на Хиросиму в начале августа, разорвалась и в международных отношениях. Стало ясно, что она направлена и на нас, и во французской политике сейчас же появились виляния.

Обо всем этом мы много разговаривали и спорили, особенно — с Тоней, которая всегда очень примитивно отстаивала ту точку зрения, которая ей казалась официальной. Что же касается Марселя, то он, как всегда, занялся пропагандой. Вот один из ее образчиков буквально: сцена происходит в коровнике богатейшего фермера Creuset, жена которого и ее мать доят коров. Покупатели ждут, в их числе — Марсель и я. Проходит сам Creuset, человек вообще сумрачный, неразговорчивый и злейший реакционер. Марсель его останавливает.

Марсель: У вас — прекрасный сарай и великолепный скот.

Creuset (расцветает): Да, мы с женой заботимся обо всем; как видите, все чисто, прочно и в порядке.

Марсель: Только бедно, у вас — устарелое оборудование и очень мало скота.

Creuset (ошеломленный, так как у него 24 коровы, 8 быков, 6 лошадей и без числа всякой мелочи плюс наилучший инвентарь на весь кантон): Бедно? Устарело? В чем?

Марсель (торжествуя): Вам надо бы посмотреть колхозы в России; там все механизировано, идеальная чистота, постоянный контроль ветеринара, который к вам, конечно, тут не заглядывает, и сотни голов скота, а не каких-то два десятка. Хорошо себя чувствовать владельцем такой роскоши, правда?

Creuset: Владельцем? Кому же все это принадлежит?

Марсель (с еще большим торжеством): Всем членам колхоза, в том числе и вам, если бы вы вошли в колхоз. Заманчиво, правда?

Creuset: Нисколько не заманчиво. Я предпочитаю вот это малое, но свое, без всяких совладельцев. А вам советую (с иронией) поискать другую ферму, где сотни коров, механизация и постоянный контроль, или уж уезжайте в Россию. Тут для вас молока нет[1257].

В конце июля 1945 года мы съездили на несколько дней в Париж, где, как всегда, накопилась куча мелких дел: получить продовольственные карты, повидать Марью Ивановну Балтрушайтис, Пренана, Pacaud, тебе — парикмахера и зубного врача, также Марью Павловну Калужнину и Левушку. Марья Павловна уговорила нас взять Левушку с собой в деревню на две недели: он приехал 6 августа вечером; комната для него, третья пустовавшая, была подготовлена.

Через два дня после Левушки приехал Пренан, все еще худой и слабый. В нашем саду под большим ореховым деревом мы поставили кресла, и там они проводили целые дни. Понемногу мы стали прогуливать Пренана. В первый раз он пошел со мной в выгоревшую часть леса. Расстояние было небольшое, не более двух километров, но он выдохся прежде, чем мы добрались до места. Однако покой, воздух и забота окружающих быстро подняли его силы. Через неделю он был уже способен выполнить с нами большую и сложную прогулку. Мы предприняли ее отчасти для того, чтобы показать Левушке отдаленные части леса.

Рано утром 14 августа мы с автобусом доехали до Recloses[1258], полюбовались знаменитой «впадиной» и далекими перспективами и затем по лесным дорожкам направились к Gorges du Loup и Étroitures. По правде говоря, дорожки мало отличались от того, что мы имели в ближайших окрестностях, и конечный пункт, Étroitures, был менее живописен, чем наши Gorges aux Archères, но… так было решено. Оказалось, что и в Gorges du Loup и в Étroitures лес выгорел, что расширило горизонт и прибавило живописности. Ресторан, который существовал там когда-то, тоже обгорел. Выпив дрянного кофе без сахара в дряннейшем бараке, пошли обратно. Мы с тобой шагали бодро, и наши многострадальные спутники не отставали. Так дошли до Recloses: было уже два часа, и никаких способов сообщения с Achères до вечера не предвиделось. Мы сунулись в рестораны: поздно и ничего нет.