«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Со своей собственной дочерью Вера Михайловна была особенно капризна, груба и замкнута. Как-то, это было весной 1928 года, приходит ко мне Вера Евгеньевна с просьбой перевести ее от мамаши куда угодно: хуже не будет. «Позвольте, — говорю я ей, — во всем мире вы не найдете лучшей школы: у вашей матери огромная интуиция, смелая инициатива, блестящая техника; она ставит первоклассные проблемы и уверенно идет к их экспериментальному разрешению». Она расхохоталась и ответила: «Знаете ли вы, что я делаю? Маме нужны для ее опытов человеческие зародыши, и с утра я отправляюсь с ведром по московским госпиталям, где делаются аборты, для того, чтобы вылавливать в помойных ведрах то, что нужно для мамы. Этот обход иногда берет весь рабочий день. Вернувшись, я не получаю благодарности, если улов хороший, и слышу, что я — никуда негодная идиотка, если улов неважный. Беру метлу, привожу в порядок лабораторию, убираю на столах, мою руки и ухожу вместе со всеми. Вот уже сколько месяцев я работаю в этой лаборатории и никогда ничего другого не делала. Никогда ни одного слова пояснений от мамы ни я, ни Тальгрен не слыхали. С вашей женой она хоть немного стесняется».

В то время ты была уже в Париже; осенью, когда мы увиделись, ты подтвердила полностью рассказ Веры Евгеньевны. Удовлетворяла ли тебя эта деятельность? До некоторой степени — да. До самого нашего отъезда за границу в мае 1927 года ты ходила в лабораторию с величайшей регулярностью, дома читала биологические книги из нашей библиотеки, которую я все время пополнял (может быть, не всегда удачно) биологическими новинками, и было твердо решено, что так или иначе ты должна получить правильную школьную биологическую подготовку. Когда мы говорили об этом с Верой Михайловной, она отрицала такую необходимость и уверяла, что, работая у нее, ты приобретешь все нужные знания и технические приемы. Давала ли работа у нее знакомство с техникой? Мне очень трудно судить об этом. У нее ты выполняла техническую работу, но какую именно — я не знал.

Когда для прокормления нам понадобилось тут, в Париже, чтобы ты делала техническую гистологическую работу, и в Сорбонне, и у Брумпта ты сориентировалась с очень большой быстротой. В какой мере тут участвовала твоя большая одаренность и в какой мере тебе помог предварительный стаж у Веры Михайловны, я не знаю. Первое — несомненно, а второе в некоторой степени допускаю[1535].

* * *

10 января 1951 г.

Увидев, что на Пятницкой, в Тимирязевском институте, не преодолеть перовского саботажа и что мягкий Навашин — плохая для нее опора, Вера Михайловна решила перенестись в другое место и нашла в Останкино, под Москвой, участок, где выстроила лабораторные помещения и жилой дом. То, что она сумела в рекордное время найти деньги и материал для постройки, а затем построиться, граничит с чудом. Еще более замечательно было то, что, не будучи в состоянии добиться поставки ей ежедневно совершенно свежих и доброкачественных яиц, она завела собственную образцовую куриную ферму. Все это было сделано вопреки плану, бюджету, постановлениям и распоряжениям; будь на ее месте любой из советских ученых, попал бы под суд. Она же сумела устроиться так, что, когда Наркомпрос запротестовал, Луначарский получил сверху нагоняй — и вполне справедливый.

Словом, перед нашим отъездом за границу в мае 1927 года, Вера Михайловна была уже во главе самостоятельного учреждения, находившегося в полном ходу. Я часто ездил к ней в Останкино, потому что все это было мне чрезвычайно любопытно, и каждый раз находил что-нибудь новое; в средствах в то время она не нуждалась и имела все, что ей было нужно. Я очень хорошо помню мой последний визит к ней за два-три дня до моего отъезда за границу в августе 1928 года. Я поехал проститься, и меня сопровождал мой старый друг, гостивший у меня, и ее бывший жених (А. А. Зильберсдорф). Мы приехали к вечеру, осмотрели все, а потом сидели с ней на балконе и ужинали исключительно яичными продуктами: картофельный суп с желтками и томатами, яичница, гоголь-моголь, «битые сливки» из белков. Вечер был теплый, но сумрачный. Вера Михайловна поставила на граммофон диск с Пятой симфонией[1536], что соответствовало моему настроению.