«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Говорили мы с Волошиным о физических проблемах. Несомненно, что 27 лет тому назад он нашел очень интересные вещи, которые обратили на себя внимание в Германии и Австрии. Волошин предвидел оба изотопа водорода, нейтрон; имел свои идеи относительно строения ядра. Надо было продолжать, а он бросил, при первых столкновениях с профессорской рутиной, и перешел на прикладные проблемы. Сейчас ищет в своей тогдашней работе, что можно было бы продолжить.

Я просмотрел его тетради и нахожу его мысли чрезвычайно интересными и многообещающими, но, наверное, и сейчас без сопротивления не обойтись. Он громит математический формализм в физике (еще бы, один de Broglie чего стоит), но немного склонен к арифметическому формализму в своей комбинаторике трех структурных элементов ядра, и для него самого неясны очень существенные соотношения между магнитным и электрическим полем в ядре. Иногда его размышления кажутся мне недостаточно продуманными: например, по вопросу об отсутствии симметрии между отрицательным и положительным электричеством, между положительным и отрицательным электротоком[1543].

* * *

7 марта 1951 г.

Встретился с Гелеловичем, которого очень давно не видал. Положение его печальное: за лысенкизм выгнали из Recherche Scientifique. Institut Pasteur платит очень ничтожную субсидию до июня месяца; об отъезде в СССР совершенно ничего не слышно. Лысенкизм его, однако, отнюдь не агрессивный. Он интересуется прививочными гибридами, находит (вполне правильно), что они заслуживают изучения; находит (тоже вполне правильно), что в моргановской генетике — очень серьезный кризис; вместе с тем не понимает, как и я, почему Лысенко и иже с ним так ополчились на внутривидовую борьбу, которая несомненно существует. Очень интересуется плазмогенами и сближает их с вирусами. В правильности этого сближения я не уверен, но мысль интересна[1544].

* * *

12 апреля 1951 г.

Побывал в лавке у Каплана. Он, бедняга, хворает. Когда я проходил мимо старшего Blanchard, он затащил меня к себе в магазин[1545]. Он еще не знал о нашей разлуке, и мне было чрезвычайно тяжело осведомлять его. Так рвутся все нити. У него сидел профессор Тимошенко из Америки, с которым я познакомился в Торонто в 1924 году[1546]. Мы с ним поговорили немного — все о людях, которых уже нет: Стеклов, Гюнтер, Успенский, Шохат, Тамаркин. Он сказал мне любопытную и характерную для Америки вещь: там сколько угодно книжных магазинов, но научную литературу, особенно иностранную, покупать негде[1547].

* * *

16 апреля 1951 г.

После завтрака зашел Пренан. Мы с ним очень долго разговаривали на разные темы, но говорил преимущественно я: относительно княжеской «collaboration» во времена татарского ига. Разговор начали по поводу фильма «Александр Невский», на котором он побывал с супругой. Его, как и меня, несколько удивляет полная реабилитация и даже сусальное раскрашивание старорусских князей и царей. Для меня этот процесс психологически понятен, но я не могу находить по вкусу некоторые отвратительные фигуры русской истории, а у не отвратительных — хвалить абсолютно все.

Александр Невский подавлял восстания против татар, путешествовал в ханскую ставку. Что же? Нужно оправдывать также Petain в Montoire?[1548] Французские суды, приговаривавшие патриотов? Лаваля и Дарлана? Если бы немцы удержались, какой-нибудь из преемников Petain сыграл бы роль Димитрия Донского, а историки хвалили бы Petain за мудрость.

Я хорошо помню роман Кельсиева из времен татарского ига[1549]. Центр романа — борьба между тверскими князьями, патриотами и противниками татар, и московскими князьями-оппортунистами. Кельсиев дает преимущество последним, а его самого подобный оппортунизм привел к ренегатству и примирению с самодержавием отнюдь не случайно. Нет, мне эти переделки истории совершенно не нравятся, и веет от них старым квасным патриотизмом, который уже однажды привел нас к краху и может снова привести в тупик[1550].

* * *

24 апреля 1951 г.

Забыл упомянуть, что Тоня получила ответ от лозаннского патрона Веры Михайловны [Данчаковой]. Она умерла 22 сентября 1950 года от рака спинного мозга (забыл научное название) после очень непродолжительного пребывания в постели. Для ее приемыша назначен был опекун, который заботится о нем и полагает, что из мальчика можно сделать толк, и как будто Вера Михайловна оставила достаточные средства для этой цели[1551].

* * *

14 мая 1951 г.

Вчера мы немного ссорились с Тоней. Я обвиняю ее в стремлении все в СССР находить хорошим, а она — меня в стремлении все находить плохим. Ни то, ни другое неверно, но считаю, что я более прав, чем она. Какая бы ни была глупость, от которой сама же советская власть впоследствии откажется, Тоня ищет аргументы — и пренаивные — в ее защиту.