Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут

Эта просьба обрадовала Алену – впервые Григорий попросил о прогулке, до этого постоянно отказывался. Первое время он вообще отказывался выбираться из своей комнаты, постоянно лежал в постели и смотрел в потолок. Алена забыла о себе, отдавала все время мужу, проводила с ним дни и ночи, отвлекаясь только изредка на ребенка, и то старалась принести его в спальню, усадить на кровать к отцу. Но больше никого он видеть не хотел, даже Мазея запретил пускать, однако тот все равно приезжал, не слушая никаких возражений:

– Ты, братка, спятил, однако! Я ж тебе как родня, чего ты от меня-то закрываешься?

Алена старалась не дать мужу погрузиться в проблемы, отвлекала разговорами, но все равно стоило Григорию столкнуться с какой-то бытовой мелочью, и он становился раздражительным и злым – собственная слабость оказалась хуже смерти. К нему постоянно приезжали врачи и массажисты, но их усилия ни к чему не приводили, и в конце концов Грачев запретил Алене их впускать.

На улицу он тоже не выходил, вернее – не выезжал, не хотел, чтобы охрана видела его в инвалидной коляске. Сколько Алена ни убеждала его в том, что ребята относятся к его травме с пониманием и не обсуждают произошедшую с хозяином перемену, все было бесполезно.

А сегодня вдруг Григорий захотел на воздух, и Алена была рада. Наскоро одевшись, она помогла мужу и выкатила коляску на крыльцо, однако слишком высокие ступени мешали, да и сил у женщины просто не хватало, а потому она крикнула сидевшим у ворот охранникам, чтобы помогли. Те легко снесли хозяина вместе с коляской на дорожку. Алена же заметила, как помрачнело красивое Гришкино лицо, наклонилась и прошептала ему на ухо:

– Гриша, не надо так… Ведь в этом нет ничего ужасного – ты не с лестницы пьяный упал, в конце концов!

Но Грачев сжал зубы и молчал всю прогулку, все время, что Алена возила его по двору и саду. Потом она забралась в качалку в глубине сада, рядом с детским городком, установив Гришкино кресло так, чтобы видеть его лицо, и проговорила:

– Я очень прошу тебя – прекрати! Прекрати изводить себя и меня! Ничего не поменялось, понимаешь? Мне неважно, на ногах ты или нет, мне неважно, что ты не депутат, мне вообще ничего не важно, кроме одного – ты жив.

Грач помолчал еще какое-то время, потом вздохнул тяжело:

– Аленка, ты очень хорошая, но… Пойми простую вещь – ты еще молодая, тебе даже тридцати нет. И рядом – инвалид на всю оставшуюся жизнь… Как думаешь, надолго тебя хватит?

– Не думала, что скажу тебе такое, но ты дурак, Грачев, – покачав головой, сказала Алена, вынула из кармана куртки сигареты и закурила. – Я не ушла от тебя тогда, пять месяцев назад, от благополучного и успешного, – как я могу уйти сейчас?

– Я не хочу, чтобы ты жила со мной из жалости! – жестко отрезал он, пряча глаза.

– Ну, выгони меня, – усмехнулась она. – Выгони вместе с сыном и живи один.

– И выгоню, – кивнул Григорий. – Скажу охране – они вещи соберут.

– И выставишь меня с ребенком на улицу? Мне негде жить, ты прекрасно это знаешь. Не могу же я свалиться на голову матери, в ее двушку? Я и так здорово ее напрягла в связи с этими событиями.

– Я куплю тебе квартиру там, где ты скажешь!

– Где скажу? – вкрадчиво спросила Алена.

– Да.

– Отлично, я хочу жить здесь.

– В смысле? В поселке? Это тоже не проблема – полно строящихся домов и домов на продажу, выбери любой…

– Грачев, ты это серьезно? Я ведь ясно сказала – хочу жить ЗДЕСЬ, в этом доме. – Она бросила окурок в стоящую рядом корзину для мусора и насмешливо взглянула на мужа.

Лицо Григория стало растерянным, он никак не мог понять, шутит жена или говорит серьезно. В последнее время Алена сильно изменилась…

Ее поведение удивляло всех, кто знал ее прежде. Мягкая, ранимая и в чем-то даже инфантильная и слабохарактерная, Алена за две недели затворничества стала совершенно другой. То время для окружающих превратилось в форменный кошмар. Алена постоянно сидела в своей комнате, не умывалась, не спускалась вниз, практически ничего не ела и беспрестанно курила. Она страшно похудела, глаза лихорадочно блестели, а брови сошлись на переносице, и казалось, уже никогда привлекательное и светлое лицо молодой женщины не станет прежним. Перед ней на столе постоянно лежала раскрытая тетрадь и ручка, но никто, даже мать, даже убиравшаяся в комнате Лора, не видел, чтобы Алена написала там хоть строку. Она не интересовалась сыном, не общалась с матерью, не реагировала на Виктора, пытавшегося хоть как-то расшевелить ее.

– И впредь запомни, Гриша, – я никогда не уйду от тебя, понимаешь? Никогда, как бы ты ни старался сделать мою жизнь невыносимой!

Она встала из качалки, запахнула куртку на груди мужа, поправила теплый плед на его ногах и развернула кресло по направлению к дому.

Они молча пообедали, и Грач прилег, а Алена поднялась в детскую, где мать укладывала спать Ванюшку. Сын увидел ее и радостно заулыбался:

– Мама!

Нина Николаевна недовольно глянула на дочь:

– От тебя куревом несет!

– Не воспитывай меня, – огрызнулась Алена, подхватывая сына на руки. – Я и так постоянно нервничаю, Гришка меня изводит, и ты еще!