Могикане Парижа

Кроме названных личностей, была еще одна, о которой Петрюс так много слышал и от Регины, и от Пчелки – это жена маршала Ламот Гудана, мать молодых девушек. Она была русская, дочь князя. Вот откуда происходил титул княжны, принцессы, которыми иногда называли Регину. Мы вернемся к этим личностям позже, для развязки романа, а пока оставим их, чтобы бросить взгляд на одного из родственников живописца.

В одном из отелей улицы Варенн – улицы тихой и аристократической – жил генерал граф Гербель де Куртенэ, дядя Петрюса и старший брат его отца.

Граф Гербель, уроженец Сент-Мало, моряк, изъявил в 1789 году свою преданность Людовику XVI во главе своих соотечественников, инженеров и моряков.

Два года спустя законодательное собрание, сломившее королевскую партию, заставило толпу принять присягу, причем имя короля даже не было произнесено. Некоторые офицеры, видя в этой присяге недостаток верности, собрали целое войско и эмигрировали с армией и багажом в Кобленц, где принц Конде устроил свою главную квартиру.

Граф Гербель не последовал за ним. Он переплыл Атлантический океан и в Новом Орлеане пережил события 10-го августа и заточение короля. Теперь голос преданности погибающей королевской власти стал шептать ему, что в такое время место порядочного человека не в Америке, а на берегу Рейна. Он сел на первое судно, отправлявшееся в Англию, переплыл в Голландию и оттуда достиг Кобленца.

Здесь был центр роялистской армии, образованной из лейб-гвардейцев, распущенных после 5-го и 6-го октября и не желавших остаться во Франции.

Виконт Мирабо поднял полчища, к которым пристали войска ирландского полковника Варвика, солдата, отец которого скорее принужден был удалиться, чем покинуть Жака Стюарта, своего законного короля. После того, как граф де Шатр, в свою очередь, испросил позволение у эрцгерцогини Христины расставить по квартирам свои войска в ее владениях, масса офицеров стала стекаться туда.

Граф Гербель, родившийся на берегу океана, в Сент-Мало, привык с детства к мрачным картинам плоского песчаного берега и потому изнеженная жизнь, которую вели в Кобленце, внушала ему непреодолимое отвращение. Он с нетерпением ждал битв и, протянув вследствие несогласия прусского и австрийского кабинетов семь или восемь месяцев жизнь эмигранта, переходя с одного поля битвы на другое, попал в плен 19-го июля 1793 года.

Тяжело раненный граф был настигнут всадником республиканской армии, который, подняв шпагу, предложил ему просить пощады.

– Мы ее принимаем всегда, – отвечал граф, – но никогда не просим.

– Ты достоин быть республиканцем! – вскричал солдат.

– Да. Но, к несчастью, я не республиканец.

– Ты знаешь, что ждет эмигранта, взятого с оружием в руках?

– Он должен быть в ту же минуту расстрелян.

– Именно.

Граф Гербель пожал плечами.

– К чему же в таком случае просить пощады, безумец!..

Солдат посмотрел на него с некоторым удивлением, несмотря на то, что солдата-республиканца поразить чем-нибудь было нелегко.

В эту минуту привезли в телеге еще трех пленников, связанных и скованных.

Графа посадили вместе с его товарищами по несчастью, и телега направилась к лесу. Ясно, что их везли на казнь.

Когда приехали в лес и высадили пленников, республиканец, взявший в плен графа, подошел к нему.

– Ты бретонец? – спросил он его.

– Ведь и ты также, – ответил граф.

– Если ты догадался, почему тебе было не сказать этого раньше?

– Разве я тебе не говорил, что пощады мы никогда не просим, а сказать тебе, что мы земляки, значит, просить ее.

Солдат отошел к товарищам.

– Это земляк! – сказал он.

– Ну, так что ж, – отвечали другие.

– А то, что я земляка не расстреляю! Вот и все!

– Так и не расстреливай!

– Спасибо, товарищи.

И, подойдя к графу, он снял веревку, спутывавшую его руки.

– Черт возьми! – сказал граф. – Ты сослужил мне большую службу: я давно умираю от желания достать щепотку табаку!

И, вынув из кармана куртки золотую табакерку, он открыл ее и вежливо предложил республиканцам, но они отказались. Тогда граф взял большую щепотку испанского табака.

Республиканцы с улыбкой смотрели на этого человека, который мог с таким наслаждением нюхать табак в ту минуту, когда должен был готовиться к смерти.

– Ну, теперь, земляк, спасайся, – сказал ему солдат.

– Как спасаться?

– Да, именем республики я милую тебя за твою храбрость.

– А товарищей моих вы тоже помилуете?

– О! Что касается их, – сказал республиканец, – они расплатятся и за тебя.

– Тогда, – возразил офицер-бретонец, кладя табакерку в карман, – я остаюсь.

– Чтобы быть расстрелянным?

– Конечно.

– Если так, то ты большой дурак… Через десять минут будет поздно.

– Я эмигрировал с ними, сражался в их среде, был взят с ними вместе и или спасусь с ними, или умру вместе. Ясно теперь?

– Тогда ты храбрец! – сказал республиканец. – За твою храбрость и из любви ко мне мои товарищи согласятся отпустить вас всех на волю.

– Да, но пусть они крикнут: «Да здравствует республика!» – сказал один из остальных.

– Слышите, друзья, – обратился к пленникам граф Гербель, – эти молодцы говорят, что если вы закричите: «Да здравствует республика!» – вы будете свободны!