Могила для 500000 солдат

Виннету берет автомат, выходит на лестницу, прижимается спиной к деревянной колонне; испаряясь под ярким солнцем, сохнут его ладони, губы, ткань его формы; в пене прибоя скользят голубые рыбки; на глади белого от пены залива блестят большие корабли, их поднятые антенны неподвижны в горячей дымке; Виннету понемногу ощущает, как желание поднимается вновь и от этого слабеют колени; девушки спят, лежа на прежних местах: Алиса — на диване, Анна — на ковре.

Виннету смотрит на обнаженные груди, трепещущие на ковре; он поворачивает ручку стеклянной двери, тихо входит в салон, приседает, хватает Анну за плечи, та внезапно просыпается, он переворачивает ее, прижимается коленом к ее потному дрожащему бедру; он берет девушку за руки, поднимает ее, ставит к двери, задирает ее платье, расстегивает ширинку, вынимает отвердевший член и погружает его между ляжек девушки; стоя, прижав ее к стеклу, он лижет светлые волосы на ее лбу; она задыхается, горячее стекло потрескивает за ее спиной.

Алиса лежит неподвижно, раздвинув ноги, сперма Виннету сохнет на ее ляжках; сквозь опущенные ресницы она смотрит, как дрожат ягодицы солдата, к которым прилипли влажные брюки; ее влагалище набухает среди черных волос, она накрывает его ладонью, оно успокаивается; ладонь Алисы поднимается на нежную теплую кожу напрягшегося живота, касается гладкого прохладного бутона пупка; по ногам Алисы стекают капельки спермы, Анна видит их, улыбается; растоптанные капли блестят на ворсе ковра, Анна вытирает их босой ступней. Виннету лижет ухо девушки, покусывает мочку, плюет в складки ушной раковины; слюна блестит на висках и щеках Алисы; сквозь раскрытую дверь Виннету слышит шум порта, крики сходящих по трапу солдат, команды офицеров, скрежет кранов, дыхание локомотивов под пыльным стеклянным колпаком вокзала; член Виннету зажат в горячей тьме, втиснут в чрево девушки, он зацепился за ее плоть головкой, кожей, жилами, их колени сталкиваются; пурпурники слетают на розовый куст; по глади моря, как пламя по степи, пробегает пенная гряда, огибая втиснутые в зеленое зеркало корабли; солдаты сходят на берег, взвалив вещевые мешки на плечи или волоча их по сходням; молодые женщины под светлыми прозрачными зонтиками, привстав на цыпочки, машут им белыми, загорелыми до локтя руками, бросают сонным, мокрым от брызг солдатам печенье; рты солдат перекошены, покрыты розовой блевотиной; женщины хватают их мешки, поднимают их, несут, прижимая к шеям загнутые, дрожащие под морским бризом рукоятки зонтов. Маленькие продавцы газировки и медового печенья шныряют между ног взволнованных новобранцев; мед прилипает к гимнастеркам солдат, к женским платьям:

— Печенье, печенье, печенье. Булочки, булочки.

Они дергают женщин за платья, солдат — за гимнастерки, солдаты отталкивают детей коленями; лица и шеи детей покрыты соплями, слюной и рыбьей чешуей, губы вымазаны медом, обсыпаны сахаром, почти все дети голые, на некоторых только кусок мешковины, обернутый вокруг бедер; дети, торгующие с маленьких прилавков расческами и бумажниками, одеты в дырявые джинсы; дети, спускающиеся с улиц нижнего города и порта, тянут солдат за рукава, раскрывают ладони и показывают маленькие книжечки с фотографиями голых, совокупляющихся мужчин и женщин, на обложке — гениталии, раскрашенные охрой; другие дети, прислонившись к стенам или к ставням баров, смотрят на солдат черными бешеными глазами, поодиночке или группами по протягивают им ладони; поодиночке или группами по двое, по трое они блуждают по порту, протягивают руки, лязгают зубами, солдаты дергают их за хохолки, оставленные на макушках наголо выбритых голов; так они ходят целый день, а вечером, обессиленные, валятся на кучи отбросов; посреди ночи их будят крысы, устроившие возню в пустых консервных банках; проходят вербовщики, едят булочки, смеются, подходят к мальчикам в плавках, сидящим на причальных тумбах — плечи и животы блестят в лунном свете — обнимают их за талию, потом, продолжая жевать булочки, возвращаются к куче отбросов, наклоняются над спящими на очистках голодными, дрожащими детьми, дышат в их лица сладостью.

Они говорят им что — то на ухо; один ребенок, самый маленький, встает; вербовщик берет его за руку, вынимает из кармана булочку, дает ему; старый фургончик, за рулем — вербовщик, въезжает в порт; переднее сиденье свободно, на задних сидят заспанные мальчики в плавках, собранные в порту после рабочего дня. Петрилион, — его глаза широко открыты, — кусает булочку, поводит плечами, водитель оборачивается, запускает руку за сиденье, трогает пальцами пупок Петрилиона над смятыми плавками, тот отталкивает руку:

— Отстань, Христос.

Вербовщик вталкивает в фургончик мальчика, жующего булочку, усаживает между собой и Христом, мальчик жует; у стены, на куче отбросов, поднимаются другие дети, но Христос трогает фургончик, ведет его по переулку.

У борделя мальчика вытаскивают из машины, его оставляют в общем зале, с пьяницами, больными, безумными, стариками, с теми, кого мальчики не хотят принимать в комнатах.