Могила Густава Эрикссона

Я почти месяц просидел безвылазно дома. На следующую неделю после возвращения из Кашина я поругался с Тимошкой, притащившим двойку по математике за важную контрольную работу. Мне было страшно оттого, что нет у него каких-то ярко выраженных способностей, и тяжело ему будет пихаться локтями в этом непонятном и пугающем новом мире, в котором ему предстоит жить, и где я не смог ему обеспечить даже нормальных стартовых возможностей.

У Лануськи на работе дела шли тяжеловато. По привычке она срывала свою злость и усталость на мне и постоянно заводила разговор, что не плохо бы было найти какую-нибудь постоянную работу, а не заниматься авантюрами. От этого становилось тошно, тем более что она у меня умница и прекрасно понимает, что то, чем я занимаюсь – единственное, что мне остаётся.

И как отголоски страшного сна, который не можешь забыть годами, звучали у меня в подсознании слова Сергея: «Думаю, не больше месяца. И знаете, Юр, я Вам дам добрый совет. Заканчивайте все Ваши дела и посвятите этот месяц людям, которых Вы по-настоящему любите». После одного из неприятных вечерних разговоров с женой по поводу поисков работы, я на следующее утро на полном серьёзе засобирался в Кашин к Галке и Львёнку. Засобирался и понял, что выбор свой я сделал ещё тогда, у маленького домика, обшитого зелёным сайдингом. И теперь невозможно ничего изменить, неважно сколько времени прошло с того момента, две недели или двадцать лет. Осознав всё это я не нашёл ничего лучше, как прилично надраться.

«Любопытно», – ты скажешь. Едва ль…

Просто – хмель. Просто прошлого жаль.

Просто лучшее – враг для былого.

Что ж, сиди здесь, листай календарь,

Ссорься с другом, жди новый январь,

Глупой шуткой дразни постового. *40

Не знаю, то ли от постоянного сидения в четырёх стенах, то ли потому, что я привык трезво анализировать факты, но к концу апреля у меня сложилось убеждение, что всё о чём говорил Сергей – чистая правда. И своим безответственным постоянным желанием хоть как-то вылезти из нищеты я, похоже, подписал нашему миру смертный приговор. Самое смешное, что я до странного быстро принял это и смирился. И решил напоследок перед Концом Света что-то перечитать, пересмотреть, переслушать. На одном дыхании за четыре дня я осилил «Хромую судьбу» и «Град обречённый» Стругацких. А за Достоевского так и не смог взяться. Слушать я мог только «Аквариум», да и тот не весь. Всё, что было раньше «Костромы Mon Amour» и позже «Аквариум плюс» почему-то не шло совершенно. К коньяку я совсем охладел. Дней пятнадцать я только и делал, что слушал Гребенщикова и курил на балконе, глядя на непрекращающийся дождь. С кино получилось ещё забавнее. Пересмотрев «Сталкера», я поймал себя на мысли, что сценарий великолепен, актёры играют идеально, а вот всё остальное… «Зеркало» я не смог досмотреть до конца, плюнул и любимого Тарковского больше не ставил. Зато несколько раз прокрутил «Географ глобус пропил» и решил, что это самый лучший фильм, который мне доводилось смотреть. Потом оттолкнулся от Хабенского и несколько раз посмотрел «Дневной дозор», который меня приколол до невозможности трактовкой темы «жизнь опера». Особенно порадовал финал. Ну, и, конечно, не обошлось без моего любимого военного фильма «Железный крест». Тут меня ждал неприятный сюрприз. Раньше я никогда не обращал внимания на фразу Штайнера: «Неужели ты думаешь, что кто-то когда-то простит нам всё то, что мы здесь натворили?» Сдаётся мне, что её можно применить не только к солдатам Вермахта.

Так прошёл месяц, а Конец Света всё не наступал. Вдруг 14-го мая дождь перемежился, выглянуло солнце и пригрело почти по-летнему. И я сказал себе: «Стоп». Пора выбираться из этого затянувшегося кафкианского бреда. Наконец-то я сбегу из этих четырёх стен, где всё прожито и пережито. Там, на вольной воле вся эта апрельская история превратится в пепел, как вампир от первых утренних лучей.

Спать я ложился почти счастливым. Вот только заснуть не удалось. Такие боли где-то между щитовидкой и гортанью бывали у меня и раньше. Случались они не реже раза в месяц. Болевой порог у меня повышенный, и я привык с ними справляться. Покуришь на балконе, потом выпьешь много холодной минералки, заглотишь пару таблеток «нимесила», и, глядишь, через час эта дрянь проходит.

А тут болело так, что ничего не помогало. Словно кто-то изнутри ухватил меня за кадык, сжимал его и выворачивал. Я проворочался два часа, выпил уже четыре таблетки «нимесила», а становилось только хуже. Был у меня ещё «трамадол», который назначают онкологическим больным на последних стадиях. Он содержит наркотик. Но болело так, что это меня не остановило. Я сходил на кухню и выпил пару таблеток. После этого оделся, взял сигареты и вышел на балкон. Не хотелось своими охами и вздохами будить совершенно усталую Ланку.